Мы с Виктором переглянулись.
— Почему тебя так сильно это волнует? — осторожно спросила я у мальчишки.
— Поспорил, — пожал он плечами. — С Ири и Мари.
— Поспорил. С дварфами, — медленно повторил Виктор. Я заметила, что он с трудом сдерживает смех, и подчеркнуто осуждающе взглянула на него, хотя и самой хотелось смеяться.
— Не понял? — рыжик утратил всю свою самоуверенность.
— Дварфы спорят, если знают, что правы на двести процентов, — я, не сдержавшись, фыркнула.
— Десерты за месяц, — Отто изобразил вселенскую скорбь. — Может, все-таки подержитесь, а?..
— Марш спать! — приказали мы дуэтом с Виктором.
— Гм. Мне нравится это единогласие, — ехидно улыбнулся Отто и убежал.
— Интересная личность, — я вдруг поняла, что ко мне вернулось хорошее настроение — впервые после прибытия с островов.
— Они все — интересные. Пора проверить, как там спят эти личности.
Мальчишки похрапывали и сопели, уткнувшись в подушки, причем юный тролль соорудил из одеяла и подушек форменное гнездо. В соседней комнате было тише. Ири и Мари не расстались с зонтом даже в постели — свернулись под ним клубочками и улыбались во сне.
— Поразительно. Обычно их приходится выуживать из-под кровати. Похоже, сказочники ошибаются: даже под самым черным зонтом можно видеть цветные сны. Вы сможете обойтись без зонта, Авла? — спросил Виктор.
— Я даже знаю, без чего еще смогу обойтись: без элитной школы для девочек.
Он нашел в темноте мою руку и сжал ее.
Из комнаты мальчиков донесся звук, похожий на еле слышный скрип: может быть, это и в самом деле скрипели ставни, а может — хихикнул Отто.
Это уже было неважно.
Глава последняя. Часть 1. Особняк "Темный плющ", или Дневник учительницы
Пока меня ждали на юге — почти у границы с Лютецией, наш дилижанс торопился на запад, туда, где пролив Ангустус сильнее всего оправдывал старо-эллирийское название — "узкий". Учительница, так долго уступавшая место машинистке, вернулась из ссылки, составляла планы практических занятий на побережье и пикников на пляже.
Когда-то давно, в прошлой жизни, я уже бывала с родителями неподалеку от городка Зеестранд. Местные пляжи оказались прекрасны. На местных рынках правили бал креветки и лобстеры, крабы и всевозможные моллюски. Улиток вообще продавали на каждом углу, как в Бергюзе — каштаны.
Для гурмана — мечта наяву.
Для приюта почти без покровителей… приговор, иначе не скажешь.
Потому что именно морепродукты нам светили на завтрак, обед и ужин, ведь в маленьком городке у моря это самая дешевая пища.
Благоразумие тут же завопило "А вдруг у кого-то из детей аллергия?!" и предложило выпрыгнуть на ходу.
Леонора, ехавшая у меня на коленях, вдруг повернула голову почти по-совиному, слегка напугав.
— Не переживайте так! — строго сказала малышка, глядя прямо в глаза. — Все образуется!
Во время последней замены лошадей я отправила в элитную школу письмо с вежливым, но твердым отказом.
После этого стало невероятно легко. Можно было думать о детях, о Викторе, и совсем чуть-чуть — о том, какое лицо сделает канцлер Ландрийский, когда узнает о выходке неблагодарной девицы.
Он узнает, конечно же. И плевать: я больше на него не работаю, а Его Сиятельство больше меня не зачарует.
Он не похож на отца, теперь-то я понимаю. Ни-че-го общего! Подлая, все-таки, у него способность.
* * *
Зеестранд с его лютецианской застройкой остался позади, и я чуть слышно вздохнула с облегчением. Тощие, долговязые дома стояли тесными шеренгами: в каждом — пять этажей минимум, при этом — хорошо, если три окна в ширину. Частенько — всего лишь два. Мысль, что приюту не достался ни один из этих вертикальных гробов, подняла настроение.
Радость сменилась удивлением, когда дилижанс остановился у огромных кованых ворот. Ограда под стать воротам вполне могла сдержать небольшое вторжение, возможно — даже с лемурийскими пушками.
Мы с Виктором переглянулись. Он вскинул вверх большой палец. Но, как бы Виктор ни старался, я заметила: он тоже был удивлен.
Никто не открыл ворота — пришлось потрудиться самим. Никто не встретил — пришлось просто идти вперед, туда, где нас ждал трехэтажный каменный особняк с пестрой черепичной крышей. Выложенная разноцветными ромбами, она походила на уютный плед, которым старик-дом укрылся, ожидая хозяев.
Каждую вторую секунду приходилось напоминать себе: новые воспитанники — не Тууфи, и способны позаботиться о себе сами. Сами донесут немногочисленные пожитки. Но я все равно обогнала их и открыла входную дверь, поторапливая детей: снова начался дождь. Виктор вбежал последним, уже успев промокнуть. Разожженный камин был в холле как нельзя кстати — для любого нормального человека. Меня же интересовало: кто разжег, и где бродит этот наш "благодетель". Оглядываясь с бо'льшим любопытством, чем даже дети, я принюхалась: воздух удивил чистотой. Немногочисленную мебель и люстры скрывали чехлы, но не было ни намека на пыль, одиночество и заброшенность. Каждый жилой дом пахнет по-своему. Уходит жизнь — уходит неповторимость. Либо у меня разыгралось воображение, либо дом и в самом деле выбрал аромат листа акварельной бумаги. Чистого листа, который ждал нас.
* * *
Загадочный "благодетель" вышел навстречу из-за двери, которая вела в крыло для прислуги. Тощая старая дама, похожая на экономку и вдовствующую королеву одновременно, окинула меня скептическим взглядом:
— Вы — не директор.
"Интересная форма приветствия."
Прежде чем Виктор хоть что-то сказал, ей ответил Отто:
— Это — наша учительница, директор — вон там, а еще — здравствуйте.
— Дети не должны открывать рот, пока взрослые не разрешат! — дама-вероятная-экономка не увидела Отто в упор. Реплика предназначалась Виктору. Отто предсказуемо записал что-то в тетрадь, ничуть не обидевшись. Я наблюдала за господином директором. Что вызовет у него это воплощение прошлого века — раздражение? Смущение?
Виктор усмехнулся:
— Меня предупреждали о вас. Передайте ключи и можете быть свободны.
— Ключи. У вас их нет.
Странная особа, похоже, любила констатировать очевидное.
— Как, в таком случае, вы вошли?
"Может быть, у старушки не все в порядке с головой. Как неловко-то… А я думала — она просто высокомерная грубиянка."
Пока я сочиняла деликатный ответ, кто-то постучался. И позвонил — весьма энергично. И подвергал двери за ручки.
