Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
Винченцо ощущал вселенскую усталость. Ему хотелось одного: чтобы все наконец осталось в прошлом. Чтобы он просто был здесь – с этими черными скалами, морем и четырьмя женщинами, которых любил.
– Думаешь, они найдут нас здесь? – спросила Таня.
Винченцо покачал головой и вытащил пистолет из завязанной узлом рубахи. Таня испугалась, однако он не собирался стрелять. Только выбросить эту штуку в море.
– Подожди! – Таня схватила Винченцо за руку. – Кто знает, зачем он еще может нам понадобиться.
– Ты о чем?
Она молчала, смотрела выжидающе.
– Пора что-то менять, Таня.
– Если мы прекратим борьбу, победят другие.
– У них «калашниковы», танки, самолеты, армия… Кто мы такие, в конце концов? Песчинки. Кому есть дело до такой мелюзги, как мы?
– Никому, пока мы не заставим их считаться с нами. Но лучше быть песком, чем топливом для мировой фабрики.
Винченцо тряхнул головой:
– Людям не нужна революция. Они хотят, чтобы все осталось как есть. Ребята вроде Олафа, Баадера или Майнхоф не в счет. Они не общество, не рабочие, они даже не выходцы из бедных стран. И верят они только в себя.
Он угодил в больное место. Хотя Таня и не решилась бы признаться в этом даже себе.
– А ты? – спросила она. – Во что веришь ты?
– Больше ни во что.
Винченцо размахнулся и зашвырнул пистолет в море. Потом разделся и голый вошел в прибой. Таня стояла на берегу, смотрела. Море обхватило Винченцо и швыряло его туда-сюда, пока он наконец не прекратил сопротивляться и не слился со стихией. Он закрыл глаза, нырнул и ощутил, как вода смывает с него все, чем он не являлся.
А потом, нагие, они лежали на черных скалах. Винченцо будто умер и заново родился. Он нашел ее руку, и Таня сжала его пальцы. Винченцо слышал, как часто бьется его сердце, но внутри растекался покой. В светлых глазах Тани отражались небо и очертания его черной лохматой головы.
– Только ты и я, – сказал Винченцо. – Больше нам никто не нужен, чтобы быть счастливыми.
– Но я не хочу быть счастливой.
Винченцо удивленно взглянул на нее:
– Ты хочешь быть несчастной?
– Нет. Я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл. Хочу знать, для чего я живу.
– А есть ли он вообще, этот смысл? Что, если все это одна большая случайность?
– Да что с тобой?
– Но это правда. И уже завтра все это может закончиться.
Таня села, устремила взгляд в море. Винченцо поцеловал ее в затылок, погладил по волосам.
– Но мы только трахаемся день и ночь… – Таня рассмеялась, но тут же сказала серьезно: – Мы совсем не знаем друг друга, Винченцо.
– В этом наш шанс начать с чистого листа. Забыть прошлое.
– А как же твоя семья? На этом острове каждый камень – твое прошлое.
– Мы придумаем свою жизнь заново. – Винченцо привлек ее к себе. – Я не знаю…
Таня отстранилась:
– Мы не должны ставить друг другу условий. Я не хочу угодить в клетку, как тогда, с Олафом… Сам он трахал все, что движется, но при этом требовал от меня какой-то верности. Будто я была его собственностью… Отношения не должны заменить свободу, понимаешь?
– Разумеется. – Винченцо поцеловал ее в плечо. – Все что захочешь, дорогая…
Она встала и прыгнула в воду, успев скользнуть губами по его щеке. Винченцо смотрел на нее и думал, что самой большой глупостью с его стороны будет, если он согласится на добровольное изгнание из этого рая.
Когда они возвращались, в деревне звонили колокола. Неожиданно путь им преградила пасхальная процессия. Укутанная в черное фигура Христа мерно покачивалась на плечах четырех носильщиков. За ними шли женщины в траурных одеждах, среди них мать Розарии, Кончетта и престарелый священник. Винченцо вспомнились похороны Джульетты.
Они с Таней присоединились к процессии, проследовавшей к церкви Мадонна-дель-Терцито мимо каперсовых полей и виноградников. И уже возле церкви, где, согласно местной легенде, двум крестьянам явилась Дева Мария, встретились с другой процессией, чьи министранты несли облаченную в такой же черный бархат Мать Христову. Из-за облаков проглянуло яркое апрельское солнце. Министранты сняли золототканые покрывала со статуй и поставили их друг против друга. Казалось, еще немного – и Божья Мать обнимет своего воскресшего сына.
Глава 58
Остров лежал окаменевшим выдохом моря. Зарастали бурьяном поля под бескрайним небом, спускаясь к берегу мягкими зелеными складками. В зарослях тростника и диких кактусов торчали виноградные лозы, каперсы и оливы, в корнях которых скользили юркие ящерки. Желтый мох укрывал камни, выбеленные соленым ветром стены домов, почти разрушенных и давно никому не принадлежавших. И сама Салина была как покинутый дом скитальца.
Винченцо бродил по пыльным улочкам деревни, узнавая места своего детства, одурманенный ароматом пиний, дикого тимьяна и розмарина. Ветер шелестел в листьях пальм и эвкалиптов, серебрилась бескрайняя Адриатика. И сейчас, закрыв глаза, Винченцо мог бы во всех подробностях воспроизвести в памяти события той свадьбы, которой закончилось его детство.
Столы в поле, ветер треплет белые скатерти. Мать в красном платье. Джованни – в дорогом костюме. На развалинах каменной стены Винченцо впервые поцеловал девушку.
Дом бабушки и дедушки он узнал сразу – если только то, что от него осталось, можно было назвать домом. Руины, проглядывавшие из сухой травы, почернели от сырости, осыпались, поросли диким виноградом. Крыша давно обрушилась. От стены несло плесенью и мочой. А поле, на котором когда-то Джованни танцевал с Розарией, заросло каким-то кустарником, из которого торчали метровые стебли чертополоха.
«Природа безжалостна в своем равнодушии, – подумал Винченцо. – От того, что нам дорого, остаются только воспоминания».
Когда он вернулся в деревню, солнце уже село за горы. Стены домов желтели в свете ржавых фонарей.
– Кто ты? – спросил его рыбак, с которым он поздоровался на улице. – Приезжий или жил здесь когда?
Винченцо не знал, что на это ответить. Он не видел смысла в том, чтобы делить людей на категории, как это делали деревенские. Приезжие и местные, эмигранты и иммигранты, господа и слуги – никем из них Винченцо быть не хотелось.
Однако он заметил, что в деревне за ним, молодым и любознательным чужаком, оставляют право на боґльшую свободу, выходящую за рамки местных законов и обычаев. Иначе говоря, на «свободу дурака».
И в этом не было никакого унижения, напротив. Оставляя за Винченцо право быть другим, деревенские глядели на него с почтением, едва ли не снизу вверх. «Complimenti!»[142], – восклицали они, когда он рассказывал о Германии.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
