От Кутузова приехал Платов в корпус свой.
— Ну, как тут у вас?
— Хуже, чем было. Кто командует — непонятно. Краснова убили…
Да уж! То слабых под Смоленском подбирали и по полкам развозили, то в лесах дрались, то корпус по частям раздергивали. Теперь донских генералов под пули подводить стали. Казаки и не упомнят, чтоб донских генералов убивало. Он генерал, его берегут…
— Как его?..
— Ядром ноги поотбивало…
Потер Платов лоб:
— Голова что-то болит. Гей, водки!
Перед тем как выпить, спросил:
— Диспозицию получили?
— Так точно. Стоим за 1-й армией. Справа от нас — корпус Уварова, слева — гвардия.
Задумался Платов:
— За флангами кто смотрит? А то я этого собачьего сына знаю[136]…
— На левом фланге Карпов, а у нас Уваров, наверное…
— Надо верного человека… Эй, Балабин! Бери пять сотен атаманцев и иди на ту сторону реки, гляди там на все боки. Как бы не вышло чего.
Помолчал Матвей Иванович, разглядывая золотисто-коричневатую жидкость[137]. Дай Бог, чтоб и вправду до казаков завтра дело не дошло…
Всю ночь Платов спал вполглаза. От Власова 3-го, ушедшего на ту сторону речки Колочи, приезжали казаки, докладывали. В полночь прощупали ребята неприятельские посты, часа через два, когда французы коней перед боем кормили, еще раз поехали постреляли. Французы забеспокоились, ушли за ручей.
В четыре утра опять Платова разбудили:
— Движение… На позиции выходят…
С тех пор он и не ложился. Коротал время на ковре, обложившись подушками. Поглядывал сквозь отстегнутый полог, в раздумьях из жалованного ковша прихлебывал.
В 6 утра загремело по всей линии. Почти сразу приехал штабной офицер, привез приказ: идти на ту сторону речки искать и поражать неприятеля. Платов, кряхтя, поднялся, отряхнул полы:
— Ладно, съездим, поглядим, прикинем…
Щелкнул пальцами. Ему протянули поднос с сиротливой чаркой. Опрокинул в себя, утерся, передернул плечами.
— Скажи: нехай садятся.
В 7 часов выступили. Дали верст пять «кругаля» вокруг нашей пехоты, ниже деревни Малое перешли вброд Колочу и за леском встали скрытно. Отряд небольшой, 32 сотни. Платов с зятьями Иловайским 5-м, Грековым, Харитоновым съехались по-семейному.
— Нет никого…
— А куды ж его подевалось?
— Вот то не они? — указал Греков на густые колонны, видневшиеся у Бородина, где гремело, трещало и явственно пыхало даже при солнечном свете.
— Это центр…
— Так иде ж его левое крыло?
— Лежат, небось, скрытно…
— Ага, нас караулят, — съязвил Иловайский.
— А ну, Власова сюда! — распорядился Платов.
Подъехали казаки, проведшие на той стороне речки ночь, пугавшие французов.
— Иде неприятель? — рыкнул Платов.
— Вон за яром кавалерия, полка два, и там, за речкой, полка четыре.
— А пехота?
— Да вон, у деревни… — показали на Бородино.
— Точно?
Казаки переглянулись и вразнобой, но согласно кивнули.
— Ну что ж, — вздохнул Платов. — Вон то, у деревни, их крыло и есть.
— Чего ж это? — удивился Греков, оглядываясь на русские позиции. — Наши два корпуса против пустого места стоят?
— А ты чего ждал? Это ж Кутузов. Он же самый умный… — зло ответил зятю Платов.
Верные полковники помалкивали.
— Эй, Филипп! — позвал Платов причисленного к его штабу Эрнста Филипп-Стальского. — Сбегай к Кутузову, передай, что неприятеля против нашего правого крыла нет никакого. Поражать некого, — прикинув на глаз численность далеких колонн, добавил: — Ежели он хочет диверсию какую делать, нехай регулярных шлет и пушки. Скажи: есть возможность.
Проводив взглядом резко взявшего с места в намет[138]принца, сказал полковникам:
— Пощипайте их маленько, но особо не высовывайтесь.
Полковники переглянулись. Взгляды их остановились на Денисове 7-м, чьи сотни стояли крайними и чуть на отшибе. Тот согласно кивнул и зарысил к своему полку.
Полковник Гессен-Филипп-Стальский, выбравшись на свой берег Колочи, увидел, что русские войска с правого фланга снимаются и уводятся южнее, к месту жестокого боя. Одним из распорядителей этого перемещения был любимец Кутузова полковник Толь. К нему и обратился платовский посланец.
Кутузов, поручив себя и армию Господу Богу, сидел на скамейке на возвышении у деревни Горки. Только что была отбита у французов наша центральная батарея. Расстроенные войска приводились в порядок. Пробитые французской атакой бреши в обороне закрывались резервами и полками, приведенными с правого фланга. В общем, положение было тревожным. Три часа прошло с начала сражения, а левый фланг уже отброшен, Багратион ранен и за малым не прорван центр позиции.
Сквозь дым, застилавший все поле битвы, просматривались густые колонны врага, стянутые против нашего левого фланга и центра и готовившиеся к новой атаке.
Толь предложил Кутузову устроить диверсию против левого фланга неприятеля и тем самым отвлечь его от нашего левого фланга, который, как предполагалось, мог не выдержать очередного натиска Бонапартовых сил и побежать. Полковник Гессен-Филипп-Стальский брался провести войска с артиллерией бродами..
— Хорошо бы послать 1-й кавалерийский корпус. Может, это решит сражение…
Кутузов выслушал и просто сказал:
— Ну, что же. Возьмите его.
Уваров, командир 1-го кавалерийского корпуса, стоявший все время разговора здесь же, в свите Кутузова, с видом, говорившим: «Без меня меня женили!», уехал к своим полкам.
В начале 11-го прискакал к Платову ординарец:
— Уваров идет!..
Уваров с корпусом шел медленно. Путь его пока невидимого корпуса отмечали тучи пыли, поднявшиеся на бродах и по ту сторону Колочи.
— А приказ какой?
Ординарец не знал.
Уваров — мальчишка, генерал-лейтенант, однако царский любимец. Такой Платову не подчинится. И для Платова под Уваровым ходить — за низкое.
Ладно, пусть сам разбирается. На луговине у Колочи меж ручьев и оврагов два конных корпуса развернуть — тесновато.
