окружала тишина.
Я соскучился по тишине.
Мише было настолько не по себе, что она шла быстро, и это совсем не вязалось с неспешной прогулкой.
– Так я и поверил, что ты боишься демонов, – усмехнулся я.
– С чего это мне бояться демонов?
– Не знаю, Мише. Может, потому, что ты сбежала от них и примкнула к Кеджари не моргнув глазом.
В моих словах прозвучала горечь, хотя я собирался подшутить над действиями Мише. Напрасно.
Такая мысль пришла в голову не мне одному.
Вместо остроумного и язвительного ответа, Мише сунула руки в карманы и направилась дальше, пробурчав:
– Все было не так.
Я сразу понял, о чем речь. Догнал ее, пошел рядом. Взгляд скользнул по шрамам на ее предплечье, ниже закатанного рукава. Я поджал губы. Нахлынула тревога, а следом и подавленность.
Я остановился, коснувшись ее плеча:
– Мише!
Она тоже остановилась, не взглянув на меня:
– Что?
– Как понимать твое «что»? Мы с тобой знакомы десятки лет. Довольно.
– Чего довольно?
– Ты сторонишься меня с самого…
– Я тебя не сторонюсь.
– Орайя рассказала мне о принце.
Мише открыла рот, но из него не вырвалось ни слова. Губы ее сомкнулись.
– Вот и хорошо.
«Вот и хорошо».
Строптивая девчонка. Будет брыкаться до последнего.
– Что дальше? – спросила она. – Ты зол. Знаю. Это вызовет крупный политический скандал и…
Я изумился. По-настоящему. Что тут еще скажешь?
– Я не злюсь на тебя из-за принца.
– Но я же вижу, что ты зол. Если не из-за принца, тогда из-за чего?
– С тобой творится что-то неладное, а ты не хочешь сказать, в чем причина.
Может, и не стоило идти напролом. Может, я просто вымотался за эти месяцы, пытаясь помочь той, что не хотела моей помощи. Я разрывался между Мише и Орайей, и это было очень утомительно.
Мы молча смотрели друг на друга. Большие глаза Мише были сейчас упрямыми. Они у нее красивые, а взгляд по большей части даже кроткий. Я часто слышал, что глаза – самое прекрасное в ней. Просто говорившие так не видели Мише обиженной и разозленной. Тогда кротость во взгляде исчезала напрочь.
Сейчас ее злость еще не достигла пика, но я видел проблески, и это мне не нравилось.
Зачем она на меня так смотрела? После того, как я столько возился с ней, считать мое беспокойство о ней величайшим преступлением и злиться на меня за это?
А я действительно беспокоился о ней.
– Хватит ходить вокруг да около, – сказал я, но произнес это очень мягко, как и намеревался. – Расскажи, что произошло.
– Я думала, Орайя тебе все рассказала.
«Орайя не говорила, почему ты столько времени меня сторонишься, – хотел я ответить. – Она не рассказывала, почему тебя вместо застенка отправили в ее покои. И почему у тебя такой сокрушенный вид – тоже не говорила».
– Орайя лишь рассказала мне об убийстве принца, – ответил я Мише. – Мне на него плевать. Я спрашиваю о тебе.
Мише остановилась, повернулась. С ее лица схлынул весь гнев; выражение стало таким детским и противоречивым, что мне невольно вспомнилась наша первая встреча. Тогда у нее было такое же лицо. От воспоминаний у меня защемило в груди.
– И больше она ничего не рассказала?
– Неужели мне обращаться к Орайе и выяснять, что с тобой творится?
Вместо ответа Мише уперлась спиной в стену и взгромоздилась на каменный выступ, обхватив голову.
Я сразу почувствовал себя виноватым.
Я сел рядом, хотя для меня выступ был слишком низким, и потому я расположился прямо на земле. Янтарные пряди волос заслоняли лицо Мише.
– Мише, – позвал я. – Я…
– Это был он.
Три слова, произнесенные на одном дыхании. Они выскочили так быстро, что общий смысл дошел до меня лишь через минуту.
– Он, – повторил я.
Мише подняла голову. Ее глазищи были полны гнева и слез. И тогда я понял.
От моей досады не осталось и следа. Все прочие мысли и эмоции исчезли. Остался лишь гнев, охвативший меня целиком.
– Он? – зачем-то переспросил я.
Она кивнула.
Перед глазами всплыл образ тенерожденного принца, которого я пригласил к себе в замок. Вел с ним беседу и смеялся. Угощал деликатесами.
Эту картину сменила другая, подброшенная мне памятью: Мише, какой я ее нашел много лет назад. Тощая, бледная, кожа в волдырях от солнечных ожогов, на губах – корка засохшей блевотины. Ее бросили в пустыне, как надоевшую игрушку. Она металась в лихорадке и без конца повторяла: «Что происходит? Что происходит?» Она была совсем молоденькой. Почти ребенком, боящимся всего на свете.
С тех пор прошло много лет.
Но я этого никогда не забывал. Иногда в Мише проглядывала та девчонка-подросток, хотя, скажи я ей об этом, она бы жутко разозлилась. Ту же девчонку я увидел в ночь нападения на Лунный дворец, когда я буквально отскребал Мише от пола, а вокруг полыхал Ночной огонь. Я видел юную Мише, стоило взглянуть на ее руки со шрамами от ожогов. И сейчас я опять увидел ее. По иронии судьбы нас снова окружала пустыня.
И во всем был повинен тот принц, поганое чудовище.
А я еще улыбался тому мерзавцу.
– Нельзя было его убивать, – сказала Мише, но из-за охватившей меня ярости я едва слышал ее слова. – Это безрассудство. Я…
– Что значит «нельзя было его убивать»? – взвился я и до боли стиснул кулаки.
Наверное, вид у меня сейчас был нелепый. Я раскачивался и дрожал, как безумец.
– Я сам должен был бы с ним расправиться, но я рад, что ты избавила меня от этого.
Мише отвела взгляд и уставилась в землю.
– Я просто… сорвалась.
– Почему ты мне не сказала? Сразу, как только он появился в зале? Мише, я бы…
– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Я не представляла, кого ты пригласил, пока не увидела его.
Вздрогнув, Мише добавила:
– Я много думала о том, каково было бы увидеть его снова. А еще боялась, что не узнаю его. Тогда все было как в тумане, из-за этой проклятой лихорадки.
Я хорошо помнил ее страхи. После выздоровления она целый год провела в страхе, граничащем с безумием. Она боялась, что каждый мужчина, попадавшийся ей на глаза, – это тот, кто сделал ее вампиршей. Она не помнила ни лица, ни имени своего «создателя», а значит, при таком жестоком раскладе судьбы он мог быть повсюду, оказавшись первым встречным на улице.
– Но я его узнала, – мрачно рассмеялась Мише. – Сразу, с первого взгляда.
Я молчал. Больно было сознавать, что судьба не пощадила ее. Я ненавидел Некулая и сильнее всего ненавидел внутреннюю связь с ним,
