голубая вода – и нет ни глотка, чтобы утолить жажду. Возможно, что именно этот парадокс создавал то особое, можно сказать, мистическое чувство, которое испытывали одесситы к воде. Словно кочевники – жители пустыни, считавшие воду священным источником жизни.
Все градоначальники Одессы, начиная с Дюка де Ришелье, стремились дать городу воду, превратить его в зеленый оазис, засадить цветами, деревьями…
Вначале копали колодцы.
Только за один 1797 год на Молдаванке было выкопано 20 колодцев. Добытую из них воду развозили по городу на телегах, запряженных волами.
За каждое ведро воды наши прапрабабушки платили по 10–15 копеек.
Это было дорого: фунт мяса в те дни стоил 20 копеек.
Но вскоре на желтых морских обрывах обнаружились выбивающиеся из-под камней ручейки пресной воды.
Ручейки были названы фонтанами: Большой Фонтан, Средний, Малый…
Фонтаны были не очень обильны, но вода в них по вкусу была лучше колодезной, и об этой, колодезной, стали уже говорить презрительно: «Ах, это не фонтан!»
Прошло еще сто лет, и в 1853-м в Одессе наконец появился водопровод.
Его соорудил таганрогский купец Тимофей Ковалевский.
Символом этого первого водопровода стала 45-метровая водонапорная башня, украсившая обрыв Большого Фонтана.
Водопровод принес Ковалевскому славу. Но одесские хозяйки невзлюбили эту подаваемую насосами, «машинную», воду, да и количество ее было небольшим.
«Отцы города» приняли решение строить новый водопровод.
Обсуждались два возможных проекта.
Один из них базировался на местных глубинных водах и фактически представлял собой модернизацию водопровода Ковалевского, а второй предлагал пригнать воду из Днестра.
«Залить» днестровской водой город бралась некая бельгийская фирма, за которой стояли нешуточные деньги и громкие голоса немецких колонистов.
Да-да, вы угадали, именно тех, уже знакомых нам, будущих фольксдойче.
В те давние времена предки «наших» фольксдойче были богаты и мечтали еще и преумножить свои богатства за счет продажи под новый водопровод земельных участков, подаренных им когда-то императрицей.
За местную воду ратовали одесские сахарозаводчики и фабриканты.
«Какой вкус, – вопрошали они, – может быть у воды Днестра, текущей через Бессарабию и унавоженной свиньями Гросс и Кляйн Либенталь?
Кто защитит нас от занесенной с этой водой не дай бог холеры?»
Война шла не на шутку.
И, как мы слышали от наших бабушек, немалую роль в этой войне играла «еврейская карта» или, как тогда говорили, «бродские и высоцкие».
«Все эти бродские и высоцкие, – волновался Привоз, – можно подумать, у них печенка болит за нашу воду!»
Шуму было много, и «отцы города», побоявшись прослыть «бродскими и высоцкими», а может быть, и по какой другой, еще более «веской» причине, проголосовали за воду Днестра.
Разоренный вконец Ковалевский поднялся на свою проклятую башню и бросился вниз на скалы.
Но история на этом не заканчивается.
Говорят, что Ковалевский якобы оставил «завещание», в котором предсказывал, что Одесса еще пожалеет о том, что пьет «днестровскую воду».
Кто знает, существовало ли такое «завещание» или это одна из одесских баек.
Только «пророчество» Ковалевского сбылось.
Сбылось в жаркие дни августа 1941 года.
В тот вечер 19 августа 1941-го румынская армия вошла в Беляевку, и подача днестровской воды прекратилась.
Ну вот – как будто бы все просто: станцию захватили и воду перекрыли.
Ан нет!
Оказывается, что этот как будто бы незначительный эпизод имеет, как многие эпизоды этой войны, с десяток различных версий.
Это и слухи о том, что обслуживающий персонал покинул станцию еще до ее захвата, и именно с этого дня прекратилась подача воды.
Это и туманный намек об инженере-предателе, отключившем воду.
Это и сказка о группе советских десантников, захвативших станцию и в течение нескольких дней дававших городу воду.
Так или иначе, но с 12 августа 1941 года в Одессе были введены именные карточки на воду.
Теперь точно так же, как в те, давние времена, воду стали развозить в бочках.
Только не на волах, а на мохнатых лошадках, вызывавших у нас, детей, большой интерес и потому оставшихся в памяти.
К каждой бочке с раннего утра выстраивалась длинная очередь с ведрами, чайниками, бидончиками. В основном это были женщины, дети и старички с принесенными из дома раскладными стульчиками. Когда раздавался сигнал тревоги, очередь разбегалась, но ведра, чайники и бидончики, так же, как и раскладные стульчики, оставались, «охраняя» драгоценное место в очереди.
И пусть уж простят нас историки, утверждающие, что город в те дни не страдал от жажды. Мы снова… в который раз!.. не согласимся с ними.
Мы очень хорошо помним мохнатых грязных лошадок, развозивших бочки с водой, и тянувшиеся к этим бочкам очереди.
Ролли, правда, в этих очередях не стояла – Зина-Бензина, возившая Изю «строить оборону», привозила им воду в бутылях с Дальника.
А Янкале стоял, правда, по малости лет не с ведром, а с бидончиком. С тем самым эмалированным бидончиком, с которым когда-то ходил на Костецкую за молоком.
ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
«13 августа 1941 г. События разворачиваются шибким темпом.
В городе паника…
Расхватывают мануфактуру, обувь, костюмы и даже косметику…
Хлеб достается с трудом. Базары пусты, мяса нет. Овощи исчезли, некому и нечем привезти. Положение ухудшается буквально часами.
Со вчерашнего дня выдают воду по норме полведра на душу».
Балласт – за борт!
Весь август город бомбили.
Особенно страшной была ночь с 18-го на 19-е – свыше ста самолетов волнами раз за разом налетали на город и порт.
Горели цеха завода «Марти», жилые дома на Пушкинской, Жуковской, Гоголя. Было много убитых и раненых.
А утром пришла директива Ставки Верховного Главнокомандования о присвоении Одессы статуса Отдельного оборонительного района, командующим которого был назначен все тот же контр-адмирал Жуков.
Ставка требовала: «Оборонять Одессу… до последнего бойца… Все ненужное для обороны эвакуировать. Эвакуацию проводить во всех случаях с разрешения контр-адмирала Жукова…»
[ЦВМА СССР, ф. 204, д. 6772, л. 2. Выделено нами. – Авт.]
Ну вот и снова приказ Сталина: «Оборонять Одессу до последнего бойца».
За последний месяц это уже третий такой приказ.
Первые два требовали «удерживать при любых условиях» и «оборонять до последней возможности».
А еще оказывается, что теперь только командующий ООР, контр-адмирал Жуков, имеет право решать, «что» и «кого» следует эвакуировать, а «что» и «кого» следует оставить в городе, когда «героическая оборона» будет уже бесполезной и Одессу сдадут врагу.
Впрочем, в те августовские дни речь уже не шла об эвакуации промышленных предприятий, ценностей Госбанка или запасов продуктов питания. Все это давно было вывезено, да и советско-партийной элиты в городе, фактически, не было.
Адриан Оржеховский еще в конце июля
