большой ошибкой с моей стороны было доверить подруге важный символический ритуал. Для нее сожжение денег от Макария, да вообще, сожжение денег, то же самое, как, например, подпалить коровник со скотиной. Поэтому, я, в очередной раз, лишь вздохнула:
— Так ты до сих пор…
— Да я что, умом убогая, в отличие от тебя?
— Тогда, давай, я их сама?
— Повторяю свой вопрос: «Я что, умом убогая?»
— Ну, хоть, записку с адресом столичным сожгла? — скорбно вопросила я, а потом, неожиданно, замерла. — А знаешь, что: ты мне их отдай — я все потрачу.
— Не спалишь? — скептически прищурилась подруга.
— Неа, обещаю.
— А потратишь на себя? Хотя бы, часть, Евся? Их ведь там — немало.
— С пользой для себя. Тоже обещаю…
Когда, вернувшийся на следующий день со службы, Абсентус, зашел в свой дом, выражение лица у него стало, как у той самой коровы, которую подпалили прямо по месту жительства — трагически-паническое. Я даже растерялась в первый момент: может, у него в скрипучем кресле без ножек заначка была припрятана? Или в ящичке под изрезанным столом? Но, оказалось, все дело в «традиции»: все великие ученые должны жить именно так. В этом она и заключается. Пришлось традиции менять, постепенно (в тихушку) обновляя вместе с мебелью, посудой и занавесями на окнах еще и лабораторные агрегаты мага, на что он реагировал традиционными же истериками, а мы с Мишкой — ответным философским спокойствием. Но, теплую одежду я, все же, купила. И совсем на другие деньги.
Незадолго до этого (примерно, в двадцатых числах сентября), Абсентус пришел из своей гимназии, веселее обычного и шлепнул передо мной, прямо между нарезанным луком и морковкой, браслетик из мелкого речного бисера:
— Вот, Евсения, какая мысль мне пришла в голову.
— Из этого я готовить не буду, — на всякий случай, уточнила я. Маг же, великодушно скривился:
— Упражнение на внутреннюю концентрацию и достижение душевного покоя. Древняя практика джингарских йогов. Правда, они там не совсем то нанизывали, а, что под руку или под ноги попадется… Так вот, материал подойдет любой, главное здесь — личный посыл и сосредоточенность на процессе.
— Ага… — перевела я взгляд с мужчины на браслет. Потом ненадолго задумалась и открыла рот. — А если из камней? Они же личный посыл увеличивают. Значит, эффект будет больше.
— А что?.. Только первый свой, пробный браслет…
— Мишке, — единодушно сошлись мы. Правда, вполголоса.
Следующие два дня за учеником теоретика мы с ним же самим бдили во все глаза. Интересуясь, между делом об успехах на стороне (коих было целых две на разных улицах города), и с пристрастием щурясь на свечение. К вечеру последнего, парень, устав от наших неясных поползновений, признался во всех своих грехах, сдав попутно еще и меня со всеми пропавшими из лаборатории агрегатами. На этом мы с магом посчитали эксперимент оконченным. А оскорбленный Мишка, в качестве моральной компенсации, запросил по браслету для каждой из своих «сторон»… Вот так и понеслось. И вскоре, мои «заряженные гармонией» браслеты из бирюзы, жемчуга и змеевика стали продаваться уже через лавку Любони, пользуясь стойким спросом. А я поняла, что состояние гармонии может наступить еще и после того, как вы его уже обрели (ну, это опять — витиеватость. А вообще, я про деньги в кармане нового жакета за качественно и с пользой для себя выполненную работу. Хотя, снова как-то… Да ладно. Такое ведь со мною — впервые. Вот и несет!!!)
— Свинец всему живому!
— Мишка, ты о чем? — уже, напялив на одну руку жакет, подскочила и я к окну… Успели до шкафа. Хотя, он-то здесь причем? Потому как прямо в центре двора, по желтой с изморозью травке, катались сейчас, сцепившись друг с другом, два маленьких тельца. И одним из них был… — Тишок! — ломанулась я вон на крыльцо. — Тишок, а ну, стоять! — серая кучка замерла, но, через миг, с новым задором над двором полетели клочья. — А ну ша! — разнесло поединщиков в стороны и для закрепления, еще и развесило. И вот тут я узнала второго… вторую. — Гуля?!
Бесовка, вся грязная и взлохмаченная, с глубокой царапиной вдоль носа, зло сплюнула:
— Да хобий ты вертихвост! Ты какие речи мне толкал про нашу общую теплую норку! Да я сюда через горы подалась, только, чтоб в глаза твои беспутные глянуть! В глаза мне глядеть, я сказала!
— Вот это… женщина, — выдохнул сбоку от меня Мишка, и я только сейчас смогла отмереть.
— Да Гуля, так все получилось, — растопырил лапки Тишок, тоже — не в лучшем виде. На что подруга его бывшая презрительно оскалилась:
— Так получилось? Да я — бесовка серьезная, а не какая-то там, камышовка мокрозадая и с собой так обращаться не позволю… Да я… — подергала она в воздухе тельцем, после чего воззрилась уже на меня. — Сними оковы, я ему еще не все сказала.
— Евся-я…
— Сними, таких баламутов учить надо.
— Евся, не надо!
— Сними!
— Пасти свои оба!!! — повисла над двором долгожданная тишина. — Вот и славно… А теперь послушай меня, дорогая. Этот бес, — кивнула я на прижавшего уши Тишка. — срочно уехал из Тинарры вместе со мной, и внезапно для самого себя. А по дороге спас мне жизнь. Теперь, что касается твоей… персоны. Я тебя, конечно, по-женски, понимаю, но, руко… лапоприкладство твое, и сейчас и в Тинарре, оправдать не могу. Поэтому в следующий раз, когда надумаешь таким образом с ним «разговаривать», будешь иметь дело уже со мной. Тебе понятно?
— Понятно… хранительница, — уныло вздохнула бесовка.
— Ну, а раз, понятно, меня Евсенией зовут… Еще поболтаетесь, или готовы для настоящей беседы? — глянула уже на Тишка.
— Угу… Гуля?
— Ладно, давай с тобой поговорим, — произнесла она с такой обреченностью, что мне, вдруг, эту маленькую «женщину», не побоявшуюся в одиночестве махнуть за степи, горы и поля, стало очень-очень жалко.
— Мишка, — растерянно повернулась я к парню. — Может ее сначала… накормить?
— Я то — не против, — понятливо скривился он. — А вот, маестра — смотря какое у него настроение… А, впрочем, за миску то с супом. У нас ведь осталось?
— Ага, я сейчас. А ты их сам… — унесло меня обратно в дом…
Четыре часа спустя, уже в другом доме, я устало водила вилкой в жареной картошке и рассказывала подробности бесовского воссоединения. Любоня тоже зевала, вложив все остатки сил в бдение за Русановой тарелкой (вдруг, опустеет?). И одна лишь тетка Свида, с любимой кружкой под носом, проявляла к моему рассказу активный интерес:
— И что, так сама и прискакала сюда? — гулко вопросила она нутро
