днями Герман в полном одиночестве работал на горе. Работы было, слава богу, достаточно, но от нее не становилось радостно — не то что раньше. Жизнь перестала ему нравиться: чего-то не хватало. Он ощущал какую-то пустоту в сердце — черт побери, куда девалась вся его сила и настойчивость? Что толку думать о девушке, которая потеряна для него навсегда?
К Бабетте он заходил чаще, чем раньше. В ее доме уже топили, потому что маленький Себастьян немного кашлял. Там было так тепло, особенно после холодного осеннего ветра. В доме Бабетты постоянно царило оживление. Маленький Себастьян кричал, Карл постукивал молотком и строгал, Бабетта гремела кастрюлями, болтала и весело смеялась. Им жилось хорошо — прямо позавидовать можно!
— Садись же, Герман! — говорила Бабетта, вытирая передником сиденье стула. — Сейчас я поднесу тебе рюмочку. Ах, какой холодный ветер, должно быть зима наступит рано! Сегодня ночью уже подморозило.
Нет, пусть Бабетта не беспокоится, он заскочил только на минутку.
— Ах, вечно ты спешишь, Герман! У мужчины всегда должно найтись время выпить рюмочку. Мы как раз говорили о том, что Карл собирается купить себе токарный станок.
Так, значит, дело идет недурно? Да, совсем недурно, Карл доволен.
— Он теперь очень прилично зарабатывает! — гордо заявляла Бабетта.
Каждое утро, чуть свет, Карл отправлялся в путь, погребенный под целым ворохом корзин, которые он нес на спине. Он разносил их по городу, уходил за несколько миль в села и усадьбы. Он продавал то тут, то там понемножку. «Курочка по зернышку клюет и сыта бывает», — говорила Бабетта. У Бабетты выдумок — что блох у собаки: она дала ему с собой для разноски сонник, изданный одним владельцем типографии в Нейштеттене. Бабетта уверяла, что это самый надежный сонник из всех, какие попадались ей в жизни. Вначале Карл стеснялся предлагать эту книгу, но когда наконец решился, оказалось, что крестьянки и батрачки интересуются ею гораздо больше, чем его корзинами и подставками для яиц. При каждом обходе он продавал несколько экземпляров; однажды продал целых пять. Бабетта торжествовала: она-то знала людей!
Когда дни стали короче, Карлу пришлось приостановить свою торговлю. Дул ледяной ветер, над полями носился снежный вихрь: зима пришла ранняя и суровая. Теперь он работал дома — строгал, приколачивал, плел, целыми днями не выпуская трубки изо рта. Для него наступили чудесные, спокойные дни.
Спать они ложились рано. Забираясь в постель, Бабетта говорила: «Благослови, господи», потом вздыхала несколько раз подряд, спрашивала Карла, не холодно ли ему, всхрапывала и засыпала, смертельно усталая после целого дня работы.
Но Карл обычно еще долго лежал без сна. Он лежал на своей высокой перине, словно водруженный на пьедестал в беспредельном храме тьмы, обступившей его сверху, снизу, со всех сторон. Но эта тьма была мягкой. Она не была враждебной и грозной, как раньше, и Карлу в бесконечной темноте мерцал теплый, умиротворяющий свет. Он был доволен, даже счастлив. У него есть Бабетта — олицетворение доброты — материнской доброты, безграничной и вездесущей. А то, что она иногда бранится и кричит, — не беда. У него есть Себастьян. У него есть корова, дающая достаточно молока, два поросенка, восемь кур, — чего же ему еще? Нет, больше ему ничего не нужно, нечего бога гневить. Он зарабатывал достаточно для того, чтобы прокормить Бабетту и ребенка, если бы вдруг Бабетта заболела. Это вселяло в него гордость и уверенность.
Он наслаждался часами тишины среди бесконечной мягкой тьмы. В печке потрескивало тлеющее полено, Себастьян тихонько хныкал во сне, Бабетта храпела громко и спокойно. Ветер бился о стены дома, скреблась мышь. Мимо катилась телега с подвыпившими крестьянами. Однажды вечером он услыхал звон колокольчика; это были сани. Значит, то, что ударяет в окна, — снег.
Мягкий снег падал без перерыва три дня и три ночи. Домик совсем занесло, Карл уже не улавливал шелеста падающего снега. Однажды ночью мимо проехали сани, и звук болтливого колокольчика почти не был слышен; вчера сквозь тьму и снег пробился автомобиль, должно быть грузовик; он надолго нарушил ночную тишину, но зато сегодня ночью стало еще тише. Снег, как видно, валит вовсю. Стропила крыши иногда потрескивают под его тяжестью, порой сквозь соломенную кровлю просачивается капля: снег тает от тепла жилища.
В эту ночь, когда снег падал так бесшумно, Карл вдруг услыхал тихие, шаркающие шаги; он заслышал их издали. Кто-то поочередно вытаскивал ноги из глубокого снега, с трудом продвигаясь дальше. Это был очень усталый человек. Карл затаил дыхание и напряженно прислушался. Теперь шагов не стало слышно: путник, как видно, совсем обессилел и остановился. Если он будет отдыхать слишком долго, он погибнет! Но через минуту Карл опять услышал шаги. Усталый путник свернул с проезжей дороги и начал подниматься по тропинке, ведущей к их дому. Шаги приближались очень медленно, ноги увязали в глубоком снегу. Он, наверно, уже пал духом и лишь через силу продолжает тащиться вперед. Шаги у него мелкие и робкие — это женщина!
Тихие шаги по глубокому снегу, которых никто, кроме Карла, не смог бы расслышать, раздавались все ближе и ближе и наконец остановились под окном.
Карл сел на постели. «Вот она и здесь! — подумал он, странно волнуясь. — Она тяжело дышит, ей страшно. Что это?»
В окно тихонько постучали. В ту же секунду Карл услышал, что Бабетта приподнялась и вскрикнула.
— Там кто-то есть! — шепнул Карл. — Кто-то стоит под окном.
В окно снова постучали, и женский голос позвал:
— Бабетта! Бабетта!
Это прозвучало как мольба о помощи, донесшаяся откуда-то издалека.
Бабетта проговорила: «Тише», — и вылезла из постели. Она подошла в одной рубашке к окну и взглянула через стекло, но окна были занесены снегом, и вдобавок снаружи было так темно, что она ничего не могла разглядеть.
— Кто там? — спросила она.
— Бабетта! Бабетта!
Сердце Бабетты замерло. Она приоткрыла окно. Ее страх внезапно исчез без следа.
— Это ты, Христина? — прошептала она.
— Да, я, Бабетта!
— Так входи же, ради бога!
Ключ заскрежетал в замке. Кто-то вошел. Карл услышал звук поцелуев и тихий плач, а Бабетта охала и причитала, словно пришел ее последний час.
— Господи милосердный, отец небесный! Да ты совсем замерзла, дитя мое! Садись, я сниму с тебя башмаки. Ах, что за ботиночки! Они хороши для города, но не для здешних мест!
— Бабетта! Добрая ты душа!
Карл услыхал треск поленьев в печи.
— Сейчас мы разведем огонь, чтобы ты могла обсохнуть. Раздевайся, устраивайся, как тебе удобнее. Сейчас ты согреешься. Ах, какая даль — от станции до Борна!
