грубыми нестыковками и откровенной ложью, что большинство историков, независимо от их отношения к фигуре Ивана Грозного, признают их недостоверными. Как видим, все перечисленные источники относятся к единому «букету» информационной войны. Заведомо тенденциозны, направлены на дискредитацию нашей страны и ее монарха. Все они писались за границей, для публики, не способной проверить их правдивость, и доверять подобным работам никак нельзя.
Отечественным источником, подтверждающим опричный террор, принято считать так называемый «синодик опальных». Именно «так называемый» — потому что никакого «синодика» на самом деле не существовало и не существует. В свое время С.Б. Веселовский обратил внимание, что в заупокойных поминовениях, которые царь подавал в монастыри, фигурируют имена казненных. Эту работу продолжил Р.Г. Скрынников, и в данном случае историка явно подвела предвзятая позиция по отношению к царю. По собственному признанию, он реконструировал «синодик», собирая по разным монастырям обрывки грамот XVII–XVIII вв., которые предположительно являются копиями синодиков Ивана Грозного [504].
Что ж, Иван Васильевич считал своим долгом христианское отношение даже к казненным преступникам, не держать на них ненависти и молиться о их душах. По понятиям XVI в. это было отнюдь не мелочью и не лицемерием. Но царь заказывал поминовение и об умерших в заключении, ссылке. Наконец, вспомните сами себя — неужели вы, подавая в храме записку об упокоении, перечисляете лишь тех людей, кого наказали или обидели? Скорее, тех, кто был вам близок. Точно так же и государь поминал людей, которых любил и почитал. В «реконструкции» все эти категории смешались, и сам «синодик», составленный из разрозненных клочков, никаким доказательством являться не может.
Но существуют ли другие источники, противоположного свойства? Да! И их гораздо больше! В первую очередь это русские летописи. Взять хотя бы такую характеристику современника: «Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым перед Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: “Да властвую, как Всевышний указал властвовать Своим истинным Помазаникам”. Суд нелицеприятный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество Веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность, не хочет обыкновенных прохлад царских… Ласковый к вельможам и народу — любя, награждая всех по достоинству — щедростию искореняя бедность, а зло — примером добра, сей Богом урожденный Царь желает в день Страшного суда услышать Глас милости: “Ты еси Царь Правды!”» [706].
Впрочем, как раз такие летописи, восхваляющие государя, почему-то принято не принимать в рассчет, как источники тенденциозные, подвергавшиеся цензуре. Хотя даже в официальных летописях конфликтные ситуации отнюдь не обходились стороной, казни высокопоставленных лиц (те, которые действительно имели место) не скрывались. А были и летописи, откровенно оппозиционные правительству и царю, — псковские, новгородские. Но обстановки повального ужаса и морей крови там нет.
Возьмем и иностранные источники. Михалон Литвин — патриот своей родины, убежденный противник России, но Ивана Грозного он оценивал очень высоко, ставил в пример литовским властям: «Свободу защищает он не сукном мягким, не золотом блестящим, а железом, народ у него всегда при оружии, крепости снабжены постоянными гарнизонами, мира он не высматривает, силу отражает силою, воздержанности татар противопоставляет воздержанность своего народа, трезвости — трезвость, искусству — исскусство» [444]. Англичане Ченслор и Адамс описывали, как ласково Иван Васильевич обходится со своими придворными и слугами, удивлялись, что из такого множества людей он всех знает и называет по именам [343, 344].
Венецианский посол Фоскарино писал о нем как о «несравненном государе», восхищался его «правосудием», «приветливостью, гуманностью, разнообразностью его познаний», «величайшей справедливостью» и писал, что он «очень умен и великодушен. За исключительные качества своей души, за любовь к своим подданным и великие дела, совершенные им со славою в короткое время, он достоин встать наряду со всеми другими государями нашего времени, если только не превосходит их» [506]. Восхищался царем и венецианец Тьеполо, отмечал, что он не обременяет подданных большими налогами, рассказывал о «подвигах, в значительной части выполненных им лично», о том, что он «далеко превосходит своих славных предков, как доблестью и военной и государственной деятельностью, так и величием своего государства» [507]. А венецианский посол Липпомано посетил Москву в 1575 г., после опричнины. Но ни о каких «зверствах» он не упоминает, наоборот, высоко ставит справедливость царя, «праведный суд» [508].
Что же касается наказаний преступников и изменников, то даже иностранные авторы находили их вполне оправданными. Ченслор писал: «Дай Бог, чтобы и наших упорных мятежников можно было бы таким же образом научить их обязанностям по отношению к государю». Другой англичанин, Джером Горсей, хоть и вылил в своих мемуарах немало лжи, но подтверждал, что угроза со стороны оппозиции была реальной и крайне серьезной. Он комментировал: «Если бы Иоанн не держал правления в жестких и суровых руках, то он не жил бы так долго, так как против него постоянно составлялись коварные, предательские заговоры, но он раскрывал их».
Есть и свидетельства косвенные, но очень красноречивые. Дважды, в 1572 и 1574 гг. (после опричнины!), литовские паны и шляхта выдвигали кандидатуру Ивана Грозного на выборах короля. Они жили рядом, хорошо знали, что делается в России. Они читали и сочинения Курбского. Но разве они пожелали бы сделать своим властителем кровавого «тирана»? Значит, отлично разбирались, где правда, а где пропагандистская ложь. А во время одного из перемирий православный литовский посол Гарабурда попросил у царя текст Библии. В то время рукописное Священное Писание существовало в виде отдельных книг. И только в России Новгородский архиепископ Геннадий собрал их воедино, а при Макарии тексты были выверены. Иван Грозный удовлетворил просьбу, Гарабурда увез полную рукопись, и в 1580–1581 гг. в Остроге была издана первая печатная Библия на славянском языке. В предисловии отмечалось, что рукопись получена «от благочестива и в Православии изрядно сиятельна государя и великого князя Ивана Васильевича Московского» [509].
Да одно лишь это свидетельство перечеркивает всю клевету! Издавал Библию князь Константин Острожский. Не подданный царя, льстить ему было незачем (даже титул царя не привел, в Литве его не признавали). Острожский был поборником Православия, но считал, что противостоять католицизму можно в рамках польских «свобод». Библия как раз и служила этой цели, а ссылка в предисловии должна была повысить авторитет издания. Кто стал бы читать священную книгу, если она открывается ложью? То есть, и Острожский, и потенциальные читатели прекрасно знали: это не ложь, а правда.
Подтасовку совершил Н.М. Карамзин — масон и ярый ненавистник Ивана Грозного. Взял негативные источники (за основу он принял
