Какое-то плотное, волокнистое, упругое вещество окутало мои молотящие конечности, сжимаясь плотнее и плотнее, пока даже болезненная желтизна озера не затерялась в темноте. Пульсация продолжалась, выдавливая желтую массу из моего тела, но не позволяя мне дышать ничем другим.
И спустя один душный, давящий миг слепого ужаса и безысходности меня выбросило в озеро холодной, кристальной воды. И с первым отчаянным глотком воды из озера Возрождения нахлынули чувства, которых я так боялся, — безбрежная вселенная ощущений. Любовь, одиночество, горе, радость — вся радость, какую я только знал, — и весь мой гнев тоже, и ненависть, и ужас, но в должном равновесии и соотношении. В течение часа я тонул в чувствах двух жизней, ощущая, как они обосновываются на правильных местах, словно песок в трещинах мостовой.
Такова способность нашего народа — воспринимать все, что дает жизнь, с верной точки зрения, на фоне величественного полотна вселенной, принимая и смакуя равно хорошее и дурное. Смотреть на жизнь без шор — тяжело и больно, поскольку вам не остается ни малейшей возможности самообмана, но из этого видения рождается наша сила.
Лицом вниз я качался на прохладной, ласковой зыби озера, словно обломок кораблекрушения в приливе, позволяя ей нести меня, как пожелает, вперед и назад. У меня уже не осталось сил что-то менять, равно как и желания. Некоторое время спустя палец ноги царапнул по камню. Я слегка шевельнулся. Мои ступни протащило по каменистому дну, а чуть погодя — и колени. И только тогда я выполз, изможденный, на галечный берег.
Я стоял на четвереньках, выхаркивая воду, руки едва удерживали меня, и холод пещеры вскоре объял меня и пробрался внутрь. Как и прежде, белая хламида легла мне на плечи, и рука протянулась, чтобы помочь мне подняться. Но эта рука не принадлежала Вен'Дару. Она была тонкой и бледной, с длинными, изящными пальцами, которые выглядели сильными и искусными.
Я коснулся руки, убеждаясь в ее реальности, прежде чем осмелился взглянуть дальше, но никакая бледная игра воображения не могла состоять из столь милых мне плоти и крови. И я поднял глаза на сияющее лицо моей возлюбленной Сейри и в усталой скорби оплакал боль, которую мне придется принести ее прекрасным глазам.
Глава 26
Сейри
— Ждите моего знака: две вспышки, перерыв, потом еще одна. Все будет хорошо, сударыня. Вот увидите.
Коснувшись моей руки, Паоло исчез в ночи. Очень темной ночи.
Развалины Калле Рейн — Львиного грота — лежали, словно пятно копоти на черном плаще пустынной долины. Лишь несколько звезд мерцали в окутывающей меня полуночи — последние предвестники сияющих небес Авонара, точно так же, как клочковатый терновник и серая ломкая трава, упорно пробивавшиеся сквозь щебень, были последними остатками жизни, отмечавшими границу Пустынь. Даже порыв ветра не колыхал холодного воздуха, и только уханье охотящейся совы, отдававшееся эхом в пустынных каменных утесах за моей спиной, нарушало тяжелую тишину.
Там… Крошечный огонек сверкнул в руинах, словно одна из одиноких звезд оставила попытки рассеять подступающую тьму и упала в долину. Заметил ли кто-нибудь темную фигуру, так осторожно спускающуюся к огоньку по скалистому склону? Кто ждал там, в развалинах каменных стен далеко внизу?
Как бессмысленны все наши предосторожности. Если тот, кто ждет нас в Калле Рейн, окажется не тем, кем назвался, то и это место, без сомнения, окружено сторожевыми чарами, которые дадут ему знать, что его ловушка захлопнулась. Но если он — лишь тот, кем себя называет, то он один и нам нечего бояться.
Волнение и предвкушение, обострявшие мое зрение и слух, заставлявшие мурашки бежать по коже от каждого звука, не имели отношения к правде о событиях той ночи. Они, должно быть, остались еще от той первозданной невинности, когда жизнь была непрерывным чудом, а выживание зависело от запахов и звуков, приносимых ночным ветром.
Ужас был моим верным спутником, когда я пряталась в скалах над Калле Рейн, и его сестра, печаль, нависла над темным горизонтом, ведь если только не вмешается какое-нибудь чудо, мое дитя погибнет еще до рассвета, и истинное сердце моего супруга умрет вместе с ним. Это было обоюдное самопожертвование, настолько невероятное, что его могло требовать лишь спасение трех миров. И я — женщина с некоторым жизненным опытом, но без малейшей капли колдовской силы — была единственным голосом, смеющим кричать, что цена слишком высока. Я не могла допустить этого. Даже если бы сами лорды Зев'На умерли вместе с моим сыном, гибнущим от руки отца, — даже ради такой цели я не могла этого допустить.
* * *
Я оставалась с Кейроном все время обряда очищения, скрываясь в тенях, пока он боролся со своими демонами. Никакие заверения Вен'Дара не могли умерить моего ужаса, когда он опускался под воду каждого из озер и не выныривал в течение нескольких часов.
— Неужели это действительно необходимо — чтобы он прошел через все это, Наставник? — спросила я после того, как моя любовь слепо проковыляла от озера Тьмы к озеру Забвения. — Если это не обратит изменений…
— Он — Д'Натель, сударыня, — ответил Наставник. — И хотя столь дорогая вам сущность все еще является его частью, она стала зависеть от страстей Д'Нателя. Обряд может вернуть человека в границы переносимого, и если что-то и способно успокоить ярость, снедающую его, поднять из глубины хоть маленькую частичку того, кем он был когда-то, то только это.
Так что я не знала, чего мне ожидать, когда Кейрон выбрался на берег из озера Возрождения, и даже не пыталась истолковать слезы, умерившие его улыбку. Но в чем бы ни была суть этого обряда, я чувствовала бесконечную любовь в его сильных объятиях.
— Про эту часть, Вен'Дар, ты не упоминал! — хрипловато сообщил он человеку, стоящему за моей спиной. — Я бы ни за что не стал мешкать так долго, если б только знал, что за чудо ожидает меня.
— Этот приз я добавил специально для вас, государь. Но, если помните, я с крайней уверенностью говорил вам, что по окончании обряда вас будет ждать госпожа.
— Какое заклинание тебе пришлось сплести, чтобы сделать возможным этот величайший из даров?
Его холодные пальцы гладили меня по лбу, щекам, губам, шее.
— Это не только моя заслуга, но рассказ об этом последует вместе со всем прочим. А пока я позабочусь об огне и нашем ужине.
Улыбающийся Наставник поклонился и удалился в смежный зал пещеры.
— День видений. Если ты всего лишь одно из них — не говори мне об этом, — попросил Кейрон, зарываясь лицом в мои волосы, едва способный говорить из-за сотрясающей его дрожи.
— День волшебства, — ответила я, целуя его плечо и шею. — Во всяком случае, больше чем просто день. Я торопила его последние часы, а теперь не хочу, чтобы он заканчивался.
Он чуть отстранился, и я увидела тень грусти, набежавшую на его лицо.
— Сейри, я должен сказать тебе…
