class="p1">Шале колеблется:
— Но ведь было предупреждение.
— Я тебя прошу ничего не говорить товарищам, — не повышая голоса повторяет Брюне.
Шале пожимает плечами.
— Будь по-твоему.
Он выходит, Брюне выходит вслед за ним, останавливается на пороге барака и ищет взглядом Шнейдера. Тот стоит неподвижно, прислонившись к перегородке двадцать восьмого барака. Они смотрят друг на друга, Брюне разворачивается и возвращается к себе, оставив дверь открытой. Почти сразу появляется Шнейдер, постучав о пол ногами, чтобы сбить снег, он входит и закрывает за собой дверь. Брюне, отводя глаза, садится. Он слышит скрип стула. Шнейдер тоже сел. Брюне поднимает глаза: Шнейдер сидит рядом с ним, у него доброе круглое лицо, какое было всегда; словно ничего и не произошло.
— Я видел этого типа в Оране, — спокойно говорит Шнейдер.
— Ты мне не говорил, что ты был в Оране, — замечает Брюне.
— Верно, не говорил.
— Ты Викарьос? — Да.
Итак, рядом сидит Викарьос, но Брюне видит перед собой только Шнейдера.
— Однако я тебя где-то встречал, — говорит Брюне. — В первое время в Баккара я часто думал: мне знакомо это лицо.
— Мы встречались в тридцать втором году, — подтверждает Шнейдер, — на съезде партии. Я тебя сразу узнал.
— На съезде! Действительно!
Он изучает эти тяжеловесные черты, этот отвислый нос; за неимением Викарьоса, он пытается снова увидеть перед собой Шнейдера июня сорокового года, двоедушного, смутно знакомого незнакомца, которого можно было бы ненавидеть. Но за это время Шнейдер снова стал полностью Шнейдером. Брюне опускает глаза и говорит, уставившись в пол:
— Я тебя запишу в барак Тибо. После обеда можешь перенести туда свои пожитки.
— Ладно.
— Товарищам мы ничего не скажем.
— Хорошо, — говорит Шнейдер. — Спасибо.
Он встает, сейчас он уйдет, он делает шаг к двери, Брюне протягивает руку, рот его невольно открывается, и он громко говорит каким-то не своим голосом:
— Почему ты мне солгал?
Шнейдер удивленно смотрит на него, Брюне выпрямляется, он так же удивлен, как и Шнейдер. Он сурово поправляет себя:
— Почему ты нам солгал?
— Потому что я отлично вас знаю, — отвечает Шнейдер.
Ему холодно, как Шале, но это другой холод. Он возвращается, протягивает к печке большие добрые руки. Брюне молча смотрит на большие добрые руки Викарьоса. Спустя минуту Брюне спрашивает:
— Зачем тебе понадобилось примкнуть к нам, раз ты вышел из партии?
— Мне надоело быть одному, — говорит Шнейдер. Брюне внимательно смотрит на него.
— Другой причины не было?
— Нет.
Он делает несколько шагов по комнате с сонным видом и добавляет как бы для себя самого:
— Естественно, я понимал, что долго это не может продолжаться.
Внезапно он как бы просыпается, поднимает голову и улыбается Брюне.
— Я рад, что мы расстаемся так мирно, — говорит он. Брюне не отвечает. Шнейдер, улыбаясь, ждет, потом его улыбка гаснет, и он спокойно произносит:
— Прощай, Брюне. Мы хорошо поработали.
Он поворачивается, он уходит, больше мы никогда не увидимся, кровь бросается в лицо Брюне, гнев вращает в его глазах белые круги. Он говорит тихо и быстро:
— Все это ложь. Ты за нами шпионил.
Он бросает это в спину Викарьоса, но оборачивается и смотрит на него Шнейдер. Брюне двигается на стуле; он хочет снова почувствовать гнев, но больше не обнаруживает его. Шнейдер тихо спрашивает:
— Тебе действительно необходимо было это сказать? Брюне не отвечает, и Шнейдер добавляет:
— Я забьюсь в угол у Тибо, я попытаюсь привыкнуть, и ты отлично знаешь, что я ничем вам не наврежу.
Но Брюне не может пройти мимо предостережения партии. Он смотрит Шнейдеру в глаза и спокойно говорит:
— Тебе платил алжирский губернатор.
Шнейдер ошеломленно, с полуулыбкой смотрит на него.
— Кто тебе это сказал? Шале?
— О тебе предупреждали, я сам читал об этом прошлой зимой.
— Вот как! А я об этом не знал.
Наступает долгое молчание. Викарьос бледен, теперь это окончательно Викарьос. Брюне вновь чувствует гнев: он в бешенстве смотрит, как страдание исказило лицо Викарьоса, оно течет, как кровь, и Брюне хочется, чтобы она текла еще обильней.
— И что же было в этом предупреждении? — спрашивает Викарьос.
— Что ты был осведомителем. Алжирские товарищи имеют на сей счет доказательства.
Викарьос бросается к нему, Брюне думает, что он собирается его ударить, и, сжав кулаки, встает. Но Викарьос не наносит удара. Он стоит совсем рядом с Брюне, лицом к лицу. Глаза Викарьоса лишены взгляда. Это два широко открытых взывающих рта. У Брюне кружится голова, он отворачивается, так как у Викарьоса дурно пахнет изо рта.
— Брюне! Неужели ты этому веришь?
Брюне не знает, произнесли ли это губы или глаза Викарьоса. Он хочет единым махом закрыть все эти рты, которые молят о пощаде. Он говорит:
— Я верю всему, что утверждает партия.
Викарьос выпрямляется. На его меловом лице глаза черны и суровы, теперь они смотрят. Брюне делает шаг назад, но заставляет себя повторить под этим взглядом:
— Я верю всему, что утверждает партия.
Викарьос долго смотрит на него, потом отворачивается и подходит к двери. Но нужно идти до конца: это необходимо. Брюне кричит ему в спину:
— Если скажешь фрицам хоть слово, ты пропал! Викарьос оборачивается, и Брюне в последний раз видит Шнейдера.
— Бедный мой Брюне! — говорит Шнейдер.
Дверь закрывается: все кончено. «Печка потухла, — думает Брюне. — Я простужусь насмерть». Он смотрит на ящик с углем, потом отворачивается и выходит, поделом тебе, просто не нужно было лгать. В конце коридора он останавливается, открывает дверь. Шале сидит на скамейке. Туссю, Бенен и Лампреш наклонились к нему и говорят все сразу; около окна Морис, скрестив руки, кипит от гнева. При появлении Брюне все умолкают.
— Вы не на работе? — удивляется Брюне.
— Фельдфебель заболел, — объясняет Туссю. — Нас отослали в бараки.
— Хорошо, — говорит Брюне. — Хорошо, хорошо. И со злостью добавляет:
— Разожгите же огонь, черт возьми!
Шале внимательно смотрит на него, Брюне обращается к нему:
— Пошли поговорим.
Шале, не проронив ни слова, встает. В коридоре Брюне говорит ему:
— Дело сделано.
— Вижу, — отвечает Шале.
Они идут молча, потом Шале спрашивает:
— Он будет вести себя благоразумно? Брюне разражается смехом:
— Образцово!
Они входят к Брюне в мертвое тепло, которое больше не согревает. У Шале разочарованный вид, он поднимает воротник кителя, засовывает руки в карманы и садится. Брюне смотрит на потухшую печку, его разбирает смех.
— Ты знаешь, что у меня были контакты с товарищами? — через некоторое время говорит Шале.
Брюне вздрагивает и с жадным интересом смотрит на Шале:
— Серьезные контакты? Частые? Шале улыбается.
— Я думаю, ты лично знаешь Бюшне?
— Еще бы.
— В последний раз я его видел
