подошел к стене.
И ладони наткнулись на твердое. Стена никуда не делась, она просто стала невидимой и пропускала все звуки из соседней комнаты.
Потом стена так же неожиданно вновь стала видимой, прежней. Лишь погодя, уже обдумывая все спокойнее, Тарик вспомнил, что про себя отчаянно кричал: «Да закройся ты наконец!»
А дня через три это повторилось, когда он возвращался с учебы по улице Оружейников. Поглядев на стену мастерской, подумал: «Интересно, что там?» И стена исчезла, открылось обширное помещение, где Мастера в кожаных фартуках что-то непонятное делали с клинками шпаг, еще не имевших эфесов.
Тарик смотрел на них, пока на него не налетел спешивший куда-то Ткач, пробурчавший недовольно:
— Что встал на дороге как пень...
Тарик приказал стене: «Закройся!» — и она закрылась, а он пошел дальше, уже не особо и ошеломленный. Так оно все и началось. Теперь он откуда-то знал, как открыть стену и как ее закрыть, отдавая короткие приказы, — но даже под страхом отрубания головы не смог бы описать словами, откуда он знает, какие команды отдать, и что при этом ощущает (потом-то смог бы описать свои ощущения — и только их). Само собой в голове бралось, а слов не найдешь — невозможно же описать словами, что происходит в голове, когда заходишь в нужный домик покакать или пописать. Захотел пописать — и писаешь, и не описать словами, как оно получается. Так и тут...
153 Завороженный Спутницей (объяснение этого слова последует чуть погодя) — примерно то же, что и «лунатик».
И еще. Прошло недели две — ив голове само собой всплыло знание о том, к какой стене какой нужен подход. Раньше не со всякой справлялся, бывало, стена так и не открывалась, а теперь выяснилось, чем именно нужно сопровождать приказ: на дощатую (как было в первый день, в Школариуме) достаточно просто пристально посмотреть; чтобы исчезла каменная, нужно поднять перед лицом сжатые кулаки, а для кирпичной (как только что) следует поднять руки с растопыренными пальцами. И все получается.
И вот что занятно: это неведомо откуда свалившееся умение не вызвало у Тарика такого уж особенного интереса или любопытства. Видимо, оттого, что непонятно, зачем оно нужно и для чего его приспособить. Просто так заглядывать в чужие дома — а зачем? Что такого уж завлекательного в разговорах людей, которые думают, что они одни и никто за ними не подглядывает (беседа Главного Титора с попечителем тому ярким примером)? В банный день подглядывать за девчонками с улицы Серебряного Волка? Баловство, пристойное лишь Недорослю... Вот и сегодня, глядя на родителей, что он такого любопытного обнаружил? Что они, надо полагать, не впервые занимаются «спаленным лицедейством»... ну и что? Вполне политесно. Как говорит студиозус Балле, мужу с женой много чего ночью дозволено...
Вот и выходило, что приспособить загадочное умение и некуда. Один лишь раз, месяц назад, он в сумерках заглянул в дом Хорька, зная, что тот как раз дома. Любопытно вдруг стало: а каков этот вредный, мерзкий детина дома, когда знает, что никто его не видит? Может, это он на службе такой поганый, а дома какой-то другой?
Оказалось, зря заглядывал: осталось ощущение, будто дерьма наелся. Дома Хорек, чтоб провалиться, еще паскуднее. У него живет кабальница, оставшаяся в наследство от покойной матушки, умершей четыре года назад, симпотная девчоночка двенадцати годочков — только яблочки едва стали наливаться. Все кабальницы робкие, даже с Малышами не водятся (а дети постарше до кабальниц редко снисходят — неполитесно как-то). Но эта вовсе уж нелюдимая, на улице почти и не показывается. А ведь касаемо этого нет никаких запретов, малолетних кабальников и кабальниц на улице Серебряного Волка, не считая этой, восемь, все близких годочков, и у них есть своя ватажка, своя игральня (убогонькая, правда), их отпускают на речку купаться. Но та, что у Хорька, держится в стороне и от них. По улице, как когда-то выразился Чампи, «проскальзывает». Вы не поверите, но неизвестно даже, как ее зовут. Есть человечек — и словно бы его нету...
Тарик увидел... Голенькую безымянную кабальницу и такого же Хорька. Безусловно, то, что он с ней проделывал, мозгоблудством не считалось, но обращался он с ней, как с неразумной вещью. Больше всего Тарика поразило не это, а ее личико — прямо-таки отрешеннейшее, исполненное невероятного равнодушия, что бы Хорек ни приказывал ей делать. Кукла какая-то, а не человек.
И главное... Старинная негласка определяет, что годочки жуль- канья для девчонок — меж тринадцатью и четырнадцатью, смотря какая девчонка, иные и в тринадцать такие, что хоть сейчас замуж выдавай, а не в регламентные пятнадцать (или более обычные шестнадцать). А святых на улице Серебряного Волка нет, святых вообще нет давным-давно на грешной земле. Все знают, что Подмастерье Лукан уже давненько втихомолку жулькает кабальницу своих родителей — но той четырнадцать. А вдовый Мастер Буркуташ живет со своей кабальницей как с женой, за что его давно уже не осуждают. Одевает как свободную (правда, на людях она украшения не носит, хотя точно известно, что ей Буркуташ дарит), его четырехлетнюю дочку она пестует, так что соседки даже слышали, как кроха назвала ее однажды маманей. Но и ей семнадцать... Женщины судачат, что она вполне довольна жизнью, люди сторонние и не поймут сразу, что это кабальница. Робик-Школяр из тридцать пятого нумера с полгода уж рассказывает своей ватажке, как не первый месяц гладит и нацеловывает ихнюю кабальницу (симпотная, заразка, все признали и чуток позавидовали: в собственном доме ловит удовольствие оборотистый Робик!), а через пару недель вообще ее жулькнет, благо она готова. Но и ей опять-таки, как и Робику, скоро четырнадцать стукнет.
А Хорьковой двенадцать, и выглядит так, что и подержаться толком не за что. Рановато. Оно конечно, кабальница такая же вещь, как сапоги хозяина или кастрюля на кухне, но все равно, есть же негласки, которые политесные люди соблюдать обязаны. Поневоле вспоминается: вот уже четыре года с тех пор, как мать Хорька умерла, они живут вдвоем в доме, кабальница и Хорек, а зная его мерзопакостную натуру, начинаешь верить, что он тогда и начал...
Самая отвратительная неожиданность ждала очень скоро. Когда кабальница встала на коленки перед Хорьком, обнаружилось, что на спине у нее в три строчки наколоты крупные буквицы: «Собственность Сегедима Гутара, улица Серебряного
Волка, двадцать девять». Тарика аж передернуло. В первый миг он даже подумал: «А кто такой этот Сегедим Гутар?» — и не сразу вспомнил, что Хорька
