так и зовут.
Это уж... Такие наколки вообще-то регламентами не отменены, но вот уж с полсотни лет почти повсеместно вышли из употребления и сохранились, по пересудам, только в глухих поместьях особенно самодурствующих дворян. А кабальникам делают одну-единственную наколку на левом плече: буквицу «К», легко догадаться что обозначающую. Смягчение нравов, ага, сказал бы студиозус Балле, острослов и насмешник. И добавил бы с непонятным выражением: пусть кабальники не пищат, еще при короле Магомбере им клейма раскаленным железом выжигали, в точности как лошадям, быкам и коровам...
Тарика легонько замутило, и он ушел — и стал относиться к Хорьку с еще более лютым отвращением... И рассказать, что видел, конечно же, никому не мог.
Вообще-то он пытался доискаться до разгадки, но редко и весьма даже вяловато. Не так уж много было у него к тому путей... Нерадивый к делам церковным, он все же, кроме редких посе- ° 1S4 щении церкви, раз в месяц аккуратно ходил на очищение души — неполитесно было бы этим пренебрегать. Так что первым делом
Очищение души — исповедь.
хотел рассказать все отцу Михалику и попросить пастырского совета. Но так и не решился. Главное, был уверен, что ничего черного в загадочном умении нет — иначе непременно случилось бы некое знамение, когда он заходил в церковь, уж такие-то вещи он знал. Святая вода в чаше взбурлила бы, когда он опускал туда кончики пальцев...
Он спросил Чампи, не слыхал ли тот о таких вещах, или, может, читал где-нибудь. Соврал, что купил новую голую книжку о нечистой силе, замешанной в дела потаенки (Чампи голых книжек вообще не читал, так что не мог поймать Тарика на лжи). Стекляшка обстоятельно задумался по своему обыкновению, потом уверенно сказал: ничего подобного в ученых книгах нет. Правда, в
одной о чем-то похожем упоминалось, но мельком, да и речь шла о вовсе уж седой старине, про которую книжникам мало что известно, а потому ее не задевают особенно, чтобы не рисковать ученым именем среди собратьев. Так что врет сочинитель, они на это известные мастера...
Точно так же повели себя худог Гаспер и его друзья-студиозусы, когда Тарик им упомянул, словно бы мимоходом, что прочитал голую книжку про стригальщика, который умел видеть сквозь стены (и описал свои собственные случаи). Как и Стекляшка, все задумались и пожали плечами: никогда о таком не слыхивали... А студиозус Балле с ухмылкой добавил:
— Попадись такой Тайной Страже, всю оставшуюся жизнь у них прослужил бы вроде охотничьей собаки. Уж для них-то бесценное умение — через стены заглядывать, видеть и подслушивать, а их чтоб никто при этом не видел и не слышал....
Больше и поговорить было не с кем. К тому же упоминание о Тайной Страже Тарика не на шутку напугало: и в самом деле, узнают о таком умении, бесценном хотя бы для выслеживания заговорщиков, — и пиши пропало. Всю оставшуюся жизнь будешь вроде охотничьей собаки, и ведь наверняка взаперти держать будут столь ценного умельца, водить, куда им нужно, под строжайшим присмотром, а то и на цепи. А ведь есть еще Гончие Создателя, о которых вообще ничего не известно, — о Тайной Страже хоть голые книжки пишут (наверняка десять раз Тайными и просмотренные перед печатней, сказал студиозус Балле, не зря же в этих книжках Тайные орлы все заговоры разоблачают и всех смутьянов вяжут, а вот в жизни, ходят слухи, порой и на старуху бывает проруха).
Нет уж, следует железно помалкивать, а то в такое вляпаешься...
Тут у Тарика забрезжила смутная идея, словно огонь далекого костра в ночи, вызванная к жизни одной из сегодняшних встреч. Но он не стал ее обдумывать, отложил на потом — не горит, а сейчас самое время заняться чем-то гораздо более безобидным, привычным и, что уж там, приятным...
Серебристый свет уже почти ставшей полнолицей Старшей Спутницы149 заливал комнату (Младшая, тоже вот-вот готовая стать полнолицей, должна взойти через пару часов и, уж будьте уверены, взойдет), но для чтения его маловато. А потому Тарик достал из ящика шкафчика широкогорлую склянку с жестяной крышкой, куда старательно собирал крошки, кусочки и отрезочки «огневика», когда по просьбе мамани резал его на кухне. Привычно высыпал на ладонь ровно столько, чтобы хватило на четверть часика, засыпал в лампу и долил туда воды, чтобы едва покрывала мутно-белесое крошево. Растянулся на постели, положив рядом новенькую растрепку.
Ждать, как обычно, пришлось недолго. В лампе замерцало сияние, оно ширилось. Очень быстро комната озарилась достаточно ярким светом, так что не только читать — иголки собирать можно, окажись они тут каким-то чудом (но откуда им взяться в комнате мальчугана, если он не из Портных? Шитье — удел девчонок да еще солдат...).
На обложке название большими буквицами: «ЮНАЯ БАРОНЕССА В ЛАПАХ ЛЕСНЫХ РАЗБОЙНИКОВ». И картинка подходящая: означенная баронесса, обнаженная по пояс, только в штанах и сапогах, уронив руки и потупившись, стоит под деревом, а ее обступили три ухмыляющихся разбойника, заросшие буйными бородищами, с ножами на поясах. Корявая картинка, наверняка заставившая бы худога Гаспера пренебрежительно ухмыльнуться, но покупателям и такой хватает...
Как обычно, строчки лепились вкривь и вкось, буквицы пропечатаны бледно — но своих денег растрепки стоят...
И, как всегда с растрепками, вступление занимало всего полстранички. Скупыми фразами описывалось, как трое разбойников встретили в глухомани очаровательную юную баронессу, отправившуюся прогуляться по незнакомым местам в мужском костюме для верховой езды, без егеря и грума. Стащили ее с коня, привели в полуразвалившуюся избушку и там, поглаживая плашмя лезвиями длинных сверкающих ножей, велели быть послушной, если хочет уйти живой. Баронессе ничего больше не оставалось, как подчиниться, и она, всхлипывая, исполняла их желания: сняла сапоги, носки, штаны и труселя, осталась в одной рубашке из тончайшего льна, соблазнительно обтянувшей высокую юную грудь, и легла на кучу соломы...
Главарь встал над ней на колени, медленно, растягивая удовольствие, расстегнул одну за другой пуговицы из больших шлифованных самоцветов, и только разделавшись с последней, распахнул. Его широкие нахальные ладони неспешно гладили высокую грудь, гладкий животик, стройные бедра, пальцы прошлись по девичьей тайне. Баронесса уже не плакала, покорно лежала, уставясь в потолок, и на ее румяных щечках сохли дорожки слез.
— Великолепное у тебя тело, — хрипло сказал главарь. — Ну-ка раздвинь чуток ножки... вот так, умная девочка, на ходу учишься... Кто-нибудь тебя так трогал? А вот так?
— Нет, никто, — потерянно призналась юная баронесса, ежась от
