Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
– Да, Под, – говорю я, – это так, но…
– Сейчас делают замечательные протезы, – перебивает он. – Целая индустрия, скажу я тебе! – Он живописует мне ее, в своем пылу переходя все границы. – Однажды я читал статью военного врача об этом. В заключение он написал, что новые протезы так же хороши, как и настоящие ноги…
Несмотря на все, я рассмеялся.
– Да, Под, все верно, но операция может оказаться и неудачной…
– Неудачной? – удивленно переспрашивает Под. По нему ясно видно, что он об этом не задумывался.
– Я уже слишком ослаб. Я, возможно, вообще операции не выдержу. И тогда… Здесь много таких, кому первоначально нужно было отнять только одну стопу. Но гниение шло дальше… Доходили до колена, а когда и это не помогло, до бедра – вон тиролец лишь пальцы обморозил в Карпатах. А сегодня? Если со мной будет то же самое? А у меня с самого начала только одна попытка, дальше уже отнимать нечего…
– Проклятие! – бормочет Под. Он выдохся и уже не знает, что сказать.
Некоторое время спустя Под собирается.
– Мне пора, иначе выйдет скандал с санитаром. Но вот что мне пришло… – с облегчением продолжает он, – все же ты можешь на это решиться скорее, нежели мы все, вместе взятые!
– Почему, Под?
– Потому что они несомненно приложат все усилия, будут особо внимательны! Я думаю об изящной медсестре, видишь ли…
– Ах, Под…
– Говорю тебе! Ну что же, доброго тебе сна… Если получится, завтра снова приду…
Он поднимается, осторожно опираясь на койку, у двери еще раз оглядывается, осторожно прикрывает ее за собой.
В горле у меня встает комок. «Вот сейчас он опускается на колени!» – беспомощно думаю я.
Наступил и прошел ужин, и тиролец на старинный лад принимается играть песню дровосеков. На койку босняка положили человека, у которого отстрелили оба яичка. У него выражение лица, словно он перестал понимать мир.
Мои мысли устремляются в определенном направлении. Я слишком слаб, чтобы мучиться от откровенной жажды женщины, во мне слишком мало сил, чтобы ощущать потребность в их телесной близости, – нет, не то. Но душа моя еще достаточно сильна, чтобы порождать томление по бесплотности, томление по женственному как таковому, по противоположному моему юному мужскому естеству. Оно неопределимо, это томление, его не обозначишь словами, оно просто наличествует, и больше ничего.
Нет, говорю сам себе, не хочу умирать, ибо я еще не жил! Со светлой, розовой штучкой под названием жизнь, описываемой в книгах и стихах, я еще незнаком. Она должна быть несказанно прекрасной, эта вещица, однако еще прекрасней впервые отдаться ее тайнам! Всё позабыть в ней, всё, что в последние недели свалилось на меня и чуть не перепутало жизнь с войной…
Могло ли все это представиться мне иначе? Не должно ли было после этих месяцев, полных крови, грязи и смерти, все предстать словно грезы – словно иная, яркая сторона нашего бытия, после того как до сих пор я видел лишь его мрачные стороны?
Нет, думаю я дальше, ну что такое, в сущности, цветущие луга, что – верховые прогулки, теннис? В любом случае у меня остается самое прекрасное… И я в полудреме вижу перед собой девушку, которая заставит меня забыть обо всем: ее руки ничего не знают о крови, ее глаза не видели трупов, ее рот не искажали лихорадочные вопли. Она олицетворяет для меня светлую жизнь, подлинную, счастливую…
И я даже не пытаюсь остановиться, когда в кружево этих фантазий вплетается мысль: просто представить и признать ее себе как божество, как представителя Бога на этой Земле – в противоположность всему земному, где я сейчас лежал в грязи и гное. Наступает ночь. Я не сплю. Меня охватывает жгучее томление – томление по жизни и тому, что она в первую очередь означает для моей невинной юности. Я смутно чувствую, что благодаря этим размышлениям решился, что они, вероятно, спасли меня от смерти.
– Итак? – вдруг услышал я чей-то вопрос.
– Вы?.. – радостно спрашиваю я.
– Да… Просто хочу спросить, готовы ли вы?
Горящими глазами я смотрю на нее. Ее белый халат туго обтягивает грудь. Ее округлые коленки овалами облегает юбка. Ее руки выглядят так, словно готовы подарить парадиз. Все, что я напридумывал, что желает моя юная жизнь, мое томление, вдруг, словно знак Божий во плоти, сидит рядом со мной.
– Да! – говорю я твердо. – Через трое суток, сестра.
Опять позади у меня тяжелая ночь. Они становятся все тяжелее, мне это очевидно. Может, потому, что постепенно на старые сны наслаиваются новые – мрачные видения об отрезанных ногах и телах-обрубках, разъезжающих в ящиках на колесиках?
Я наклоняюсь и медленно, ощупывая каждую пядь, веду рукой вдоль правой ноги. Я обнимаю колено, его округлую коленную чашечку, поглаживаю голень, голеностопный сустав, пальцы – все, что, в сущности, настолько здорово, что другой разревелся бы оттого, что все это должно превратиться в прах.
С горькой ясностью я вспоминаю о некоторых вещах, которые эта нога обеспечивала наиболее ловко. Не она ли так молниеносно била по мячу во время наших футбольных матчей, одним махом перелетала через спину при молодецкой посадке на коня? Колено, голень, лодыжка, пальцы, все здоровое, как и прежде, – и этим я должен пожертвовать из-за острого кусочка свинца в верхней части бедра?
Я снова начинаю колебаться, снова прикидываю свое решение так и эдак, когда дверь отворяется и появляется крупная фигура Пода в сопровождении маленького Бланка.
– Ну, мой мальчик, – говорит он, – вот тебе и зеркало! Хотя это и осколок, но он не врет!
Я подношу зеркало к лицу и со страхом смотрюсь в него. Последний раз я гляделся в зеркало на фронте и потому теперь вздрагиваю. Под не преувеличивал! Из осколка на меня смотрит маленький череп. Кожа на его костях словно тонкий желтый пергамент, губы синие, тонкие и безжизненные, потрескавшиеся; щеки ввалились, словно глубокие ямы. Живы пока еще мои глаза – они стали раза в три больше, чем обычно, и в них больной, лихорадочный блеск.
– Это тебе не зеркальце Белоснежки! – ворчливо замечает Под.
– Между прочим, я решился, – медленно говорю я. – И без зеркала.
– Хорошо, сынок. Когда?
– Послезавтра…
Малыш Бланк восхищенно смотрит на меня девчачьими глазами.
– Тогда вы отправитесь домой, фенрих! – говорит он таким тоном, словно с удовольствием поменялся бы со мной.
Перед чаем кто-то зовет от окна:
– Взгляните, взгляните-ка…
Все способные ковылять устремляются к подоконникам.
– Как и три месяца назад! – кричит нам венец. – Новый немецкий погром – тогда они утопили восьмерых купцов!
Мы возбужденно смотрим наружу. Вдоль набережной бегут 11 человек, за ними по пятам сотни торговцев и мастеровых. Они со всех сторон загоняют беглецов в Москву-реку. Бедолагам не остается ничего иного, как прыгать в воду, спасаясь, плыть на противоположный берег.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
