— Василий Натанович ждет вас, — проворковала секретарша.
— Очень приятно. Но во сколько? И, надеюсь, он предоставит мне машину?
Мне показалось, что секретарша икнула.
— Извините, — сказала она.
Потом слышалась музычка, секретарша опять возникла, голос ее на этот раз стал крайне уважительным.
— Василий Натанович высылает за вами машину, скажите, пожалуйста, куда.
Я назвала адрес редакции.
Через полчаса я сидела в кабинете Василия Натановича Мрелашвили (что ж, бывают сочетания и чуднее) в черном кожаном кресле. Василий Натанович был темноволос, жгучеглаз, довольно молод, сорока еще нет, и на лице его блуждала совершенно невероятная, какая-то почти детская, наивная улыбка, будто он не серьезным бизнесом занимается, а сидит мальчиком на собственном дне рождения и радуется подаркам, которые приносят ему богатые родственники. Жизнелюб, блин! — подумала я.
Он ждал меня не один, присутствовал еще человек, развалившийся напротив меня: некто Фофанов, по кличке, естественно, Фофан. Когда я появилась, он вскочил и насильно облобызал мне руку. Я поморщилась: от него пахло потом, табаком и вином (дешевым). Человек он одиозный. Большой, громогласный, наглый, сменил несколько жен, профессий, решил наконец продвинуться на стезе журналистики, но скоро выяснилось, что он не умеет правильно расставить запятые. Тогда Фофан занялся административным обеспечением газетного бизнеса, выныривая то в одном, то в другом издании (их в нашем городе по пять штук в год открывается и столько же закрывается), упорно при этом именуя себя «свободным журналистом». У него действительно стали появляться статьи. По слухам (непроверенным, но достоверным), статьи за него пишут по очереди молодые способные ребята, которым он чем-то помог в свое время. Это он умеет: устраивать, пристраивать. Но не организовывать. Разные слова и разные понятия.
Василий Натанович, поулыбавшись и откровенно полюбовавшись мною (но опять-таки наивно, простодушно), приступил к делу.
— Евгений Павлович предложил мне интересный проект, — сказал он.
Я невольно стала глазами искать третьего: настолько дико было для меня, что Фофана назвали по имени-отчеству.
— Проект — издавать газету. То есть завод будет издавать. Он узнал, что через некоторое время мне предстоит баллотироваться в депутаты, — Мрелашвили застенчиво и скромно улыбнулся, как бы извиняясь за то, что он такой хороший и перспективный человек, — и говорит, что лучше всего предвыборную кампанию вести через собственный орган. Если сделать его, конечно, интересным. Он берет на себя административные функции, а вас порекомендовал в качестве редактора. Как вы на это смотрите?
Я оценила откровенность и краткость Василия Натановича. И решила отплатить той же монетой.
— Завод не будет издавать газету. Вам нужно платить лишние налоги? Завод будет спонсором, а учредителем станет коллектив редакции. Далее. Кончится избирательная кампания, и мы окажемся ненужными. Поэтому вы предоставляете мне право набрать такой штат сотрудников, который сделает не просто предвыборный орган, а хорошую крепкую газету, чтобы она стала популярной. С легким скандальным демократическим душком, с желтизной. То есть вам придется поиграть в демократа. Вы не против?
— Я и так демократ! — улыбнулся Василий Натанович.
— Далее. Мы сделаем все возможное, чтобы газета если не приносила прибыль, то хоть окупала бы себя. Это и для вас хорошо, и для нас: я хочу, чтобы у сотрудников были высокие зарплаты.
Я назвала несколько цифр, имея в виду себя и еще нескольких людей, которых мысленно уже видела костяком редакции.
Василий Натанович слегка приподнял брови.
— Да, много, — согласилась я. — Но надо отдавать себе отчет в том, что без вашего спонсорства мы рухнем. А вы в любой момент можете или разлюбить газету, или взять да и уехать куда-нибудь в Москву или Америку, чтобы стать долларовым миллионером. Нужно же нам копить на черный день!
— Логично, — сказал Василий Натанович.
— Если вы согласны с этим, то редакция уже через две недели выдаст первый номер.
— Я согласен, — кивнул Мрелашвили.
Фофан было зашевелился, желая встрять, чтобы без него не обошлось. Но я не дала ему слова вымолвить.
— В таком случае еще одно условие: я прошу вас поблагодарить Евгения…
— Павловича! — подсказал зардевшийся Фофан. Бедняга, уж не знаю, чего он ждал.
— Да, Евгения Павловича. Поблагодарить его и отпустить на все четыре стороны. Все газетные проекты, в которых он участвовал, благополучно проваливались. Он болтун и бездельник. У него бывают идеи, но он не может их реализовать. Журналист никакой. И вообще, полагаю, его цель — не газету создать, а стать вашим помощником, когда вас выберут депутатом, в чем я не сомневаюсь.
— Он намекал, — задумчиво произнес Василий Натанович, — что мне нужен будет грамотный помощник.
— Да, но это не он. И не я. Нужно будет — я вам найду.
Фофан, мне показалось, раздувался, как лягушка, та самая, из басни Крылова, которая решила сравниться в толщине с быком. И лопнула.
— Да она сама-то!.. — начал он было, но Василий Натанович поднял руку. Его лицо осталось детским, но на этот раз это был сердитый мальчик. Молча он встал, открыл маленький сейф, достал стодолларовую купюру, подал ее Фофану и сказал:
— Всего доброго, Евгений Павлович. До свидания.
И Фофан взял, конечно же взял деньги! Он хоть и придурок, но не дурак, он понял, что шансов тут у него нет, лучше уж взять то, что дают, а то и этого не получишь!
— Премного благодарен, — сказал Фофан с язвительностью, на которую ни я, ни Мрелашвили не обратили внимания.
И гордо удалился.
Будет теперь искать возможность мстить и гадить мне, подлюка.
Хрен с ним, не страшно.
— С чего начнем? — спросил Василий Натанович.
— С составления бизнес-плана.
— Сколько это займет времени?
— Послезавтра в десять утра он будет у вас на столе.
— Хорошо.
Я встала.
Он тоже встал — воспитанный!
И сказал:
— Вы мне чрезвычайно понравились. И как женщина. Я могу надеяться? В принципе?
— Нет, извините.
— Почему? Вы заняты?
О, эти восточные мужчины, да и мужчины этого типа вообще! Он даже не спрашивает, замужем ли я. Это несущественно. В слово «занята» он вкладывает другой смысл: принадлежу ли я кому-нибудь? Не любовнику, естественно. Василий Натанович и представить себе не может, что если женщина не «занята», то она откажет в любезности попри надлежать ему. Он ведь молод, симпатичен, богат. Он пуп земли!
Во избежание лишних расспросов я сказала:
