Уже спал, раскинувшись в своей кроватке, Любим. Уже спала в своей комнате на своей кровати Тася. И Саша уже спала, а Игнат всё рассказывал сказки.
И Магдалина заплакала.
Плакала навзрыд. Её никто не успокаивал. Григорий сидел, повиснув на стуле, без сил. Голос Игната бередил Магдалину, мучил, словно пытали её. И, только когда он замолчал, она встала, потянула брата.
— Пойдём, пожалуйста, накормим Марту, поможем ей добраться до дома. И самим хорошо бы хоть немного поспать.
Григорий с трудом поднялся.
Только через час они смогли пойти к себе.
Шли медленно, как тяжело больные.
Звёзды. Луна. И тишина. Ни голоса, ни скрипа калитки, ни шороха шагов. Не сговариваясь, свернули к храму.
Григорий прижался к его стене. Тоскливо смотрел в небо.
— Был о. Пётр. Был граф. И можно было жить. Как жить теперь?
— Они убьют Адрюшу, как только он появится здесь.
— Не появится. Я говорил с ним по телефону. Он лучше нас с тобой знает, что происходит. Давно знал, оказывается, и предупреждал отца, умолял вместе со всей семьёй уехать, нашёл безопасное жильё. Тот отказался. По словам Адриана, был готов к смерти. Оставил мне письмо. Адриан сказал, где найти. Тебе запретил уезжать из села.
— Что в письме?
— Последняя просьба: спасти Сашу и Игната с детьми, беречь тебя. В письме — деньги, всё, что у него есть. Но Адриан говорит: деньги скоро изменятся, эти надо срочно истратить. Обустроим на них жильё Игната и Саши.
— Зачем? Можно же перевезти из дома графа мебель, книги!
Григорий осторожно погладил стену храма.
— Я поеду к Адрюше, — говорит она.
— Ты его не найдёшь. Похоже, он организует сопротивление Будимирову. Тебя просил ждать от него вестей. Здесь я могу оберечь тебя. Но как мне жить, не знаю. Я не друг Будимирову. Он разрывал кошек и птиц на части. Он убил нашего Дрёма.
— Откуда ты знаешь?
— Нашёл тело Дрёма. Будимиров задушил его.
— Почему ты не сказал раньше?
— Зачем? — Брат тоскливо смотрит мимо неё. — Как бы ты жила с этим? Надеялся: никогда не увижу его. Знал, он кому-то другому портит жизнь, но, грешен, радовался: не нам. А вышло… Впереди убийства и разруха. Боялся его, когда он был мальчишкой. А сейчас… Даже со мной подл: сделал главным и тут же подсадил ко мне надсмотрщиков — следить.
— Так ты при этих надсмотрщиках говори, что надо!
— Я не умею врать и хитрить.
— Но ты хочешь, чтобы мы все выжили. Уберут тебя, уберут и нас. Ты, Гиша, прекрасный актёр. Хочешь, чтобы мы все жили, играй. Жизнь, оказывается, театр. Никто не должен знать, братик, что мы с тобой плачем или боимся. Мы с тобой начинаем большую работу. Теперь в школу пусть сносят малышей, найдём людей, которые станут возиться с ними. Окончу университет, стану учить детей, как граф. Помню все его уроки. Мы с тобой остались жить, чтобы сохранить их, чтобы помочь выжить всем, кого любили граф и о. Пётр. Будем ставить спектакли…
— Кто разрешит?! И как теперь жить без о. Петра? Как я понял, верить в Бога мы не имеем права. В храм они ходить запретили. И на фабрике замучают людей, а платить им не будут.
— Прекрати истерику. Бога они запретить не могут. Твоя вера — в тебе. Спектакли не обязательно ставить в театре. Не станут же твои надсмотрщики приходить на каждый мой урок. Буду приглашать родителей вроде как на собрания. Мы с тобой оставлены здесь Богом, братик, чтобы люди выжили и сохранили традиции графа и о. Петра, так ведь? Они оба — здесь, с нами, ты ведь чувствуешь это? Но мы должны быть очень осторожны. Случится что-нибудь с нами, Будимиров пришлёт своих убийц, и людям станет совсем плохо, — убеждала она брата. — Одного боюсь: они могут убить Сашу и детей, если кто-то донесёт!
Григорий словно проснулся.
— Не успеют! Своей волей завтра на рассвете выставлю бандитов из наших сёл под предлогом, что родина Будимирова священна: здесь он жил и учился в школе. Наблюдателей нейтрализую. Отберу у них оружие, пригрожу: за любой самовольный поступок их расстреляет сам Будимиров. Сашу не выдадут, она всегда помогала кому могла. Ты права, мы спасём… — Он заплакал. Всхлипывал, как ребёнок.
Звёзды, луна, золотистые купола на золотистом храме.
— Почему я не убил его в детстве? — тоскливо спросил Григорий.
— Ты не мог убить его, братик. В тебе — Бог. Ты не можешь убить ни человека, ни зверушку. Выплачься сейчас. — И вдруг она засмеялась. — Знаешь, а мне кажется, это я старшая, не ты. Раскис как! Собирай части, Гиша. Граф и о. Пётр видят нас. И Адрюша с нами. Я знала, нам не быть вместе, слишком уж он тоже особенный! Поплачь, братик, здесь, сейчас, при мне, а с завтрашнего утра начнём играть.
Часть третья
И жизнь продолжалась
Глава первая
Ему шесть лет. Мама сидит на лавке. Он пытается залезть к ней на колени, не может, так она к ним пригнулась. Кричит: «Тася». Тася не бежит к нему. Идёт искать её и Любима. В комнатах их нет. В огороде, сарае тоже. Лезет на чердак. Брат сидит точно как мама: пригнувшись головой к коленям. И возле него Тася.
— Что, Джуля? Кушать хочешь? — спрашивает Тася.
— Когда папа придёт домой?
Любим берёт его на колени, начинает качать.
— Хочешь погулять?
— Хочу.
— Тогда спускайся первый.
Они идут рядом, как равные, и Любим не берёт его за руку. Рассказывает сказку про смелого и умного мальчика, который победил великана.
Дома их ждут тётя Магда и дядя Григорий.
Тётя Магда — школьная учительница, для него «Мага». Это он назвал её так, потому что в детстве не мог выговорить «Магда». Дядя Григорий — начальник над двумя сёлами, для него — Гиша. Он — толстый, с круглой лысой головой, с Магиными глазами, всегда грустный и больше молчит.
— Садитесь ужинать! — зовёт Мага.
Джулиан и её спросил:
— Когда папа придёт?
— Папа далеко уехал, — говорит Мага. — Но это не значит, что нужно объявлять голодовку. Ну-ка покажи, как ты уплетаешь за обе щёки картошку!
В тот вечер не мама с папой — Мага читала ему сказки, подряд целых три, а потом сама помыла его и уложила, потому что Тася, как и мама, заболела. И каждый день стала приходить укладывать их с Любимом спать.
Однажды никак не мог он уснуть, пошлёпал к двери, хотел открыть её, услышал мамин голос:
— Не могу без него.
— У тебя дети. Его не вернёшь, а их надо вырастить.
— Доченька, сыны-то его, их поднять надо! — вторит Тася.
Но маму словно заморозили, как мальчика в сказке. А Тася, обычно улыбчивая и спокойная, теперь часто плачет. Прижмёт его крепко к себе и, глотая слёзы, начнёт нараспев рассказывать:
