— Не думай, доченька, о плохом, — просила она.
— Почему мы уехали из театра? Куда побежал Гиша? Что они кричали? — громко спрашивал Любим всех по очереди. — Почему тебе плохо, мама? Почему ты, папа, молчишь? Почему мы не едем к деду? А скоро будем обедать? Почему Гиша такой сердитый?
— Ты лучше почитай нам стихи! — не выдержала Магдалина.
Любим откинул голову, прижал руки к сердцу, как делал это Игнат на сцене, и сказал громко: «Быть или не быть? Вот в чём вопрос».
Саша вздрогнула.
— Господи! Что же это?! За что же это? Деду сказать, чтобы вымолил у Господа…
Няня подхватила Любима, прижала к себе, запела:
Птичка под моим окошком
Гнёздышко для деток вьёт…
Марта пошатывалась, как пьяная, никак не могла унять дрожь, но стирала со стен пыль, поила всех по очереди из большого блестящего ковша. Принесла еду. Есть никто не мог.
— Ой, няня, я рожаю!
— Господи! — воскликнули все трое.
— Рано же ещё, Сашенька?! — испугался Игнат.
— Бог не спрашивает нас, когда пускать в мир человека! — торжественно сказала Тася. — Марта, есть у тебя простыни? Со словами «сейчас, принесу!» та кинулась из дома, через две минуты вернулась с ними и горячей водой. Тася погладила Сашу по голове. — Рожай с Богом, доченька!
Саша не кричала и не хваталась за живот, тужилась и дышала, как приказывала ей няня. Марта обтирала пот на её лице, меняла простыни.
Игната, как и Марту, била дрожь. Он с Любимом на руках пошёл в другую комнату.
Когда Григорий вернулся, Саша уже родила. Послед и кровь убрали. Няня в подоле держала младенца. Марта мыла пол. Но, едва Григорий вошёл, уставилась на него расширенными от ужаса глазами.
Увидев лицо брата, Магдалина поняла: графа больше нет. И матери у Саши больше нет.
Солнце внезапно впало в комнату и осветило кричащее лицо, обрамлённое влажными волосами. Саша села. Ни звука не произнесла, а все кинулись к ней. И остановились.
Эти глаза…
Григорий взял на руки младенца, долго пристально вглядывался в него, осторожно положил Саше в колени, приказал:
— Обними его крепко! И слушай внимательно. Твой отец говорил: душа ушедшего входит в родившегося. В этом мальчике душа твоего отца. И внешне он похож. — Никогда граф не говорил таких слов. И никогда Григорий не был так напорист и властен. — Граф — в нём, запомни это, — строго повторил он. — Ты рожала, когда Бог отпускал душу графа жить дальше.
Марта сидела на мокром полу, смотрела на Григория мёртвыми глазами. Игнат, крепко прижимая Любима к себе, стоял с закрытыми глазами у двери.
— И маму тоже?
— Они были рядом, — тихо ответил Григорий. — Всех в доме, не разбирая. Медсестру графини, Веронику. Девушку, что пригласил граф возиться с детьми, приняли за тебя. О.Петра… тоже застрелили. И говорившего с ним приняли за Адриана. Пытались поджечь театр. Не получилось. Ворвались на фабрику, собрали всех во дворе, приказали работать на великого Будимирова. За нарушение дисциплины расстрел.
Саша, не отрываясь, смотрела в лицо сына. Григорий простынёй укрыл мальчика и Сашины руки.
В эту минуту Марта потеряла сознание. К груди прижимала мокрую тряпку. Григорий и Игнат положили её на матрас, ею принесённый для Любима. Пытались привести в чувство, она не подавала признаков жизни. Григорий стал делать искусственное дыхание. Наконец она приоткрыла глаза и снова закрыла.
— Вот тебе ковш с водой и полотенце, — сказал Григорий Любиму, — смачивай ей губы и дай напиться, когда откроет глаза. — И жёстко остальным: — Сейчас подключу воду и поеду за необходимыми вещами. Ваша задача: терпеливо ждать меня, я знаю, как это трудно.
— Я помогу! — Магдалина тяжело, как старуха, поднялась.
— Из дома никому не выходить. Бережёного Бог бережёт.
— Но они могут ворваться и сюда, — сказала Магдалина.
— Не могут. Будимиров запретил им селиться в этом селе: его родина должна быть неприкосновенна. Игнат, пожалуйста, помоги женщинам. Марта должна быть здесь, с вами! Помогите ей! — сурово сказал Григорий.
— Подобное уже было… — Игнат беспомощно привалился к косяку двери. — Только тогда убийцей выступил мой родной отец. Он убивал людей, да ещё и издевался над ними. Убил мать. Я навсегда ушёл из дома. Как и Будимиров, я ненавидел графов. А здесь граф… стал мне отцом. Как же теперь жить без него?!
— Пожалуйста, брат, возьми себя в руки, сейчас надо помочь Саше и детям, — Григорий кладёт руку на его плечо.
Но Игнат в столбняке, только жалко кривится.
— Папа, тебе страшно? — Любим подходит к отцу, гладит ногу. — Я же с тобой! Я защищу тебя. — Идёт к матери, склоняется над младенцем. — Мама, это мой брат, да? Видишь, папа, нас теперь двое, и мы защитим тебя от твоего отца.
— Он всем нам отец, но надо жить, — мягко говорит Григорий. — И другим тоном: — Будимиров велел им слушаться меня с первого слова. Мой первый приказ им: никакого насилия и самоуправства, за убийства или оскорбление любого расстрел. — Добавил горько: — Если бы я успел… так неожиданно…
— Ты не спас бы отца… — сказал Игнат.
— Я пошёл! — Григорий взялся за ручку двери.
— Гриша, я с тобой! — сказала Тася. — О.Петра в дом перенесём. Обмоем наших, подготовим к похоронам, как положено. И возьмём, что сможем, сюда. Прав, доченька, Гриша, жить надо: тебе сыновей поднимать! Поплакала бы ты, доченька. Идём, Гриш. Дел у нас с тобой много. Магдуша, на тебя оставляю всех!
Саша сухими глазами неотрывно смотрела на ребёнка и никак не отреагировала на нянины слова.
Марта, казалось, снова потеряла сознание. Магдалина взяла её руку, стала считать пульс. Сердце билось еле-еле.
— Помоги, Игнат, растереть руки и ноги. И давай отнесём её в другую комнату, ей нужно заспать известие.
Лишь к ночи устроили жильё и поели.
Игнат совсем пришёл в себя. Хлопотал больше всех: устанавливал мебель, кормил всех, вместе с няней купал новорождённого. А когда тот уснул, сказал:
— Назовём сына именем твоего отца?
Саша словно не услышала.
Игнат уложил её, сел рядом и стал рассказывать сказки: одну за другой, без перерыва.
Саша не слушала. И вдруг зашептала:
— Именем папы назвать нельзя, его убьют. Он — Джулиан. Ты сам ввёл двух братьев в нашу жизнь и сделал их защитниками людей. Они всегда будут вместе и будут бороться с Будимировым. Вот увидишь, они спасут всех! А ты как папа. Папа нам, взрослым, любил рассказывать сказки! — Она заплакала.
— Слава Богу! — сказал Григорий.
— Слава Богу! — эхом откликнулся Игнат и, забыв об оборванной сказке, со свежим воодушевлением начал новую.
