В десять часов вечера зазвонил телефон. Администратор сообщил ему на гнусавом английском, что с ним желает поговорить какая-то молодая особа. Еугенио сразу подумал: «Это Анн-Лор, и завтра я возвращаюсь домой». «Передаю ей трубку», — продолжил администратор. Затем красивый глубокий голос медленно и сбивчиво произнес:
— Здравствуйте, месье, меня зовут Беатрис. Я француженка. Работаю в этом отеле. Мне хотелось бы с вами встретиться. Вы можете спуститься на несколько минут?
Еугенио немного помедлил, потом, не зная, что ответить, пробормотал: «Да, конечно». В любом случае он не представлял, как отказаться, что было одной из его проблем: он этого не умел.
Впрочем, если бы я умел отказывать, думал он, стоя в лифте, я был бы не здесь, а спокойно завтракал с моей Марианной. Руссо тоже не умел отказывать, успокаивал он себя, — сравнения со знаменитыми предшественниками, к которым он зачастую прибегал, когда дело касалось мелких проблем бытия, помогали ему переживать неприятности и чувствовать себя не таким одиноким, поэтому он думал о Монтене, когда слишком жадно набрасывался на пищу, или о Стендале, когда чувствовал, что не блещет умом в обществе, — я хорошо помню те страницы из «Исповеди», где нашел столько общего между нами: его неспособность быстро и остроумно парировать выпады в свой адрес и с достоинством выходить из конфликтной или просто неожиданной ситуации.
В тот момент, когда раздался звоночек и дверь лифта с тихим присвистом открылась, Еугенио, мурлыча себе под нос «Я пришел тебе сказать, что ухожу», думал, что ему следует быть осторожнее. Однако все его опасения исчезли, едва он вошел в бар и увидел невысокую пухленькую рыжеволосую девушку, которая направилась к нему, протягивая руку. Ее чуть напряженное лицо дышало искренностью, а Еугенио редко ошибался в лицах. У нее была очень белая кожа, усеянная веснушками, рыжие, коротко постриженные волосы, ярко-синие немного близорукие глаза, оттененные слегка накрашенными подрагивающими веками — синее небо над опавшими листьями, нежные осенние тона.
— Извините, если я вас потревожила, — сказала она, — но мне очень хотелось с вами встретиться. Я прочла в регистрационном журнале отеля, что вы француз и путешествуете в одиночестве. А я занимаюсь здесь группами, которые присылает одно французское турагентство, и, кроме того, предлагаю одиноким туристам информацию о возможных экскурсиях, поездках, перемещениях и прочем. Я знаю, что язык здесь является серьезным препятствием для общения. К тому же китайцы не всегда идут на контакт. Я живу в Пекине уже четыре года. Меня зовут Беатрис Алигьери.
Ее речь была медленной, фразы — короткими, немного рубленными, голос — удивительно низким, приятным для слуха, с легким, чуть сиплым придыханием, напоминавшим шум ветра в кронах деревьев.
— Довольно… редкое имя, — улыбнулся Еугенио.
Они устроились за барной стойкой.
— Да, редкое, — согласилась Беатрис со смущенным видом. — Мой отец преподавал итальянскую литературу. Наверняка это имя было предначертано свыше… Но здесь до сих пор никто этого не замечал. Вы первый.
— Ну что ж, в таком случае… за это стоит выпить, — предложил Еугенио, не зная, что еще сказать.
Глава 11
Ты выходишь оттуда легкий, счастливый и благоухающий
То ли из-за красивого глубокого голоса, осенних красок, непроизвольной сердечности молодой француженки, то ли из-за внутренней опустошенности, которую Еугенио чувствовал в этот день, он рассказал ей всё: о цели своего путешествия, встречах, которые у него состоялись, и об охватившем его отчаянии.
Все началось с рассказа Беатрис о некоторых местах и памятниках, которые стоило посетить, однако их разговор стал понемногу угасать, когда она обнаружила, что он ее почти не слушает. Тогда Беатрис сказала, что уже поздно и ей пора возвращаться. «Вы знаете здесь других французов?» — внезапно спросил Еугенио, и не успела она ответить, как он уже назвал Анн-Лор де Шуази-Легран. Беатрис растерялась, явно ошеломленная, потом спросила, почему его это интересует, и Еугенио ей все рассказал.
На следующий день, прогуливаясь по тихому берегу большого озера, в воде которого отражался Летний дворец, по аллеям, украшенным гримасничающими статуями из зеленоватого мрамора, он без конца обдумывал два заслуживающих внимания варианта. Первый: Анн-Лор исчезла по собственному желанию, вероятно, в Сиане или где-то еще. В этом случае мадемуазель И Пинь могла бы сильно ему помочь, и тогда пусть Шуази-Легран дальше выпутывается сам. Второй: она гниет в какой-то пекинской тюрьме. Беатрис долго не решалась сказать ему, что достаточно хорошо знала Анн-Лор и особенно Пьетро Савелли, что они оба общались с группами молодых людей, которых политическая полиция зачисляла в смутьяны, что они несколько раз организовывали рок-концерты в заброшенных складских помещениях, хотя выступления подобного рода были строжайше запрещены и рассматривались как ширма для политических собраний, настоящим мотивом которых была борьба с режимом на местах — что, впрочем, имело под собой основания. Она знала, что Пьетро уехал в Италию, так как его контракт — как и Беатрис, он работал в отеле по контракту с туристическим агентством — подошел к концу. Анн-Лор через несколько дней уехала в Сиань. Там ли она или где-то еще, Беатрис не имела понятия. У их общих друзей тоже не было от нее новостей. Все предполагали, что она вернулась во Францию, но раз Еугенио приехал в Пекин, значит, это не так. Правда, Анн-Лор могла вернуться на родину и не сообщить об этом отцу. Что ж, такое предположение было вполне возможным.
Между делом Еугенио поинтересовался, знает ли она заведение на Ванфуцзин, 92. Она улыбнулась с удивленным видом: «Говорят, что туда входишь под гнетом проблем, а выходишь легким, счастливым и благоухающим. Я там никогда не была. Это только для мужчин».
Еугенио подошел к краю мраморного понтона в форме лодки. Дальше через озеро был переброшен большой выгнутый мост, тоже сооруженный из мрамора. Туристов почти не было видно, полную тишину, лишь иногда нарушаемую шорохами листвы и щебетом невидимых птиц, дополняла царившая вокруг безмятежность, которую порождали искрящиеся на солнце спокойные воды озера. Словно специально для него, прямо на берегу, рядом с плакучей ивой, стоял металлический стул. Еугенио счел его совершенно здесь неуместным, но все-таки сел, так как уже прибыл на место встречи. Он чуть прикрыл глаза, укачиваемый монотонным плеском воды, затем попытался следить за суетливым полетом насекомых, носившихся над самой поверхностью озера в ярком послеполуденном свете.
Внезапно краем глаза он заметил мужчину в шелковом желто-синем халате, с длинной косой, медленно направлявшегося к берегу озера. Мужчина посмотрел в сторону Еугенио, улыбнулся, махнул рукой и сказал: «Какая чудесная погода, не правда ли? Вот уж действительно, идеальная погода». Потом он вошел прямо в озеро. Еугенио хотел вскочить со стула, но не смог. «Что вы делаете? — хотел закричать он. — Вы же утонете!», но ни один звук не вырвался из его горла. Когда мужчина погрузился в воду до пояса, он обернулся и с улыбкой сказал: «Посмотрите, какое круглое отражение луны. Сейчас я поймаю его и принесу вам». Он пошел вперед, напевая очень грустную мелодию. Казалось, что он больше плачет, чем поет, и Еугенио вспомнил об инструментах, которые издавали жалобные звуки и названий которых он не знал. Затем мужчина начал смеяться, так как перед ним действительно висела огромная оранжевая луна, отражавшаяся в озере. Он скорым шагом направился к ней, подняв над головой вытянутые руки. Вода быстро добралась ему до груди, потом до подбородка. Он что-то сказал, но что, Еугенио не разобрал, что-то похожее на Ванфуцзин, затем закашлялся. Так и должно быть, подумал Еугенио, он скоро простудится. Наконец мужчина, продолжая кашлять, полностью скрылся в темной озерной воде.
