Майор Майк презрительно пнул труп.
— Кровавая штука война, — негромко произнес Старик.
Майор написал для радиста текст сообщения:
«Носорог Свинье. Уничтожено 36 танков, 10 грузовиков, 17 легковых машин. Число убитых не установлено. Наши потери: убит один рядовой; ранены фельдфебель и унтер-офицер. Жду встречи с противником. Продолжаю на свою ответственность. Связь прерываю. Конец».
Мы понимающе улыбнулись. Майор Майк хотел сам разделаться с полком противника. Прошедший путь от унтер-офицера до майора, он решил блеснуть и показать штабистам, что не только они способны шевелить мозгами. Разрыв радиосвязи был очень ловким ходом. В течение трех-четырех часов с нами никто не сможет установить контакт. Это была игра на высокие ставки, но если майор Майк сможет одержать верх, он прославится. Если потерпит неудачу и вернется живым, то очутится в военной тюрьме в Торгау. Таков суровый армейский закон.
— По машинам, — приказал Майк. — Танки — впе-е-ред!
Мы высовывались из люков, проезжая через полосу молодых деревцев к речке с дурно пахнувшей водой и грязью, где отравляли воздух несколько раздувшихся коровьих туш.
Танк лейтенанта Герберта застрял. Он просто толкал перед собой грязь, пока не увяз безвылазно.
Майор Майк с яростной руганью вылез их своего танка и зашагал, погружаясь по колено в грязь. Пнув дохлую крысу и злобно сверкнув глазами на высунувшегося из люка лейтенанта, спросил:
— Приятель, ты соображаешь, что делаешь?
Лейтенант Герберт пробормотал, что такое может случиться с каждым.
— В моей роте не бывает случайностей, — заревел майор Майк. — Ты сейчас не разгуливаешь по Курфюрстендамм[52]. Ты на войне и командуешь танком, стоящим миллион рейхсмарок. На миллион мне наплевать, но твой танк мне нужен. Какой только болван произвел тебя в лейтенанты? Байер, вытащи его!
Малыш со стрелком злополучного танка прикрепили к крюкам буксировочные тросы.
Толстые стальные тросы запели, натянувшись, как струны скрипки. Они могли лопнуть в любой миг и, если бы задели человека, убили бы его на месте. Нам приходилось видеть такое.
Стрелок так испугался, что выпустил крюки и спрятался за танком. Малыш запустил в него горстью грязи за неимением ничего лучшего.
— Погоди, я доберусь до тебя, мерзкая тварь!
Потом навалился животом на тросы и ухватился изо всех сил за крюки.
— Если тросы лопнут, — пробормотал Старик, — они превратят его в кашу.
— Un bon soldat[53], — произнес Легионер, одобрительно кивнув.
— Но туп, как дырка в коровьей заднице, — усмехнулся Порта.
— Полегче, ты, — угрожающе проворчал Хайде, приняв слова Порты на свой счет. — Не так уж я туп. За последние двадцать лет ни один унтер не получал более высоких отметок, чем я. Кто из вас, охламонов, может сравниться со мной в тактике?
— Пошел, пошел! — крикнул майор Майк.
Взятый на буксир танк медленно вылезал из грязи.
Малыш лежал на тросах животом, майор помогал ему удерживать их на буксировочных крюках, кляня и браня лейтенанта Герберта, стоявшего с жалким видом в башне. Как только танк оказался на твердой земле, Герберту пришлось покинуть место в башне, и его место занял унтер-офицер Ленерт. Никто не злорадствовал. Мы видели, как во время атаки гауптмана сняли с командования ротой и заменили фельдфебелем.
Мы заняли позицию за длинной плотиной и тут же принялись маскировать танки, уничтожать широкие следы гусениц маленькими граблями, втыкать в них траву, набрасывать сверху прутики и ветви. Это было очень важно на тот случай, если прилетят самолеты. Этому искусству маскировки мы научились у русских. Когда Порта и я проверяли все ли так, как должно быть, из-за туч с ревом появились три «джабо». Мы легли и прижались к земле. В следующий миг они открыли огонь. Казалось, по земле идет невидимая газонокосилка. Вздымались сотни фонтанчиков пыли. Один из летчиков оказался до того кровожадным, что почти вертикально поднялся вверх и спикировал на нас, пушка его изрыгала смертоносный огонь.
Два других самолета кружили. Один пролетел над нами так низко, что казалось, распорет себе брюхо. Потом с громким ревом скрылся за холмом вслед за остальными.
Майор Майк позвал экипажи к себе, и мы расселись вокруг него среди кустов.
— Перед вами, — заговорил он, — три километра видимой дороги. К тому времени, когда появятся эти мерзавцы, первый танк должен быть у того поворота, где дорога уходит в лес. Твой, Байер. Ты на левом крыле. Фрик, ты на правом. Подобьете последний танк в колонне, когда он появится из-за холма, но предупреждаю: без моей команды не стрелять. Я лично расстреляю того стрелка, который нажмет на спуск раньше времени. — В бешенстве он едва не проглотил сигару, потом продолжал уже спокойнее: — Все шестнадцать пушек должны выстрелить одновременно. Каждый снаряд должен попасть в цель. После первого залпа сектор будет разделен на участки обстрела. Каждый танк будет пропалывать свой участок. — Плюнул в клевавшую что-то птичку, попал и широко улыбнулся. Откусил кусок от табачного жгута и, как обычно, протянул жгут Старику. — И советую тому стрелку, который выпустит снаряд в пространство, последовать за ним, пока я не добрался до него. Сохраняйте спокойствие, парни. Пусть они идут на эшафот. Они понятия не имеют, что мы здесь. И никак не могут нас обнаружить. Подтверждение тому — эти три «джабо». Будем тихо сидеть здесь и ждать.
Мы заняли свои места в танках. Проверили радиоаппаратуру и электрические спусковые механизмы. Хайде вел негромкий разговор с радистом другого танка. Фельдфебель Славек только что заключил брак по доверенности, мы поздравляли его и заставляли описывать в подробностях, что он делал с невестой, которую знал всего неделю.
В ожидании мы коротали время за игрой в кости. Вдруг на большом лице Малыша появилось лукавое выражение.
— Порта, кто твой наследник? На тот случай, если тебя убьют? Мой — ты, — поспешно добавил он. — Если меня когда-нибудь прикончат, все золото в зеленом мешочке у меня на шее — твое.
Порта криво улыбнулся, потрясая костями над головой.
— Считаешь себя хитрым, да? Я получу твое золото? Знаю, что у тебя на уме. Сам все придумал?
— Ты не можешь знать, что я думаю, — негодующе запротестовал Малыш. — Честное слово, мое золото получишь ты. Я написал завещание на листке бумаги, как та женщина в книге, которую мы читали на днях.
— Заткнись, — прорычал Порта. — Не нужно беспокоиться обо мне. Когда я был в Румынии, мне предсказал будущее почтенный человек, пасший множество старых кляч в пуште[54]. По ночам он забирался в большие дома. Однажды вечером, когда мы пили сливовицу, он предложил погадать на кофейной гуще. Это было просто поразительно. Поглядев на гущу минут десять, пока я думал о смазливой девочке, которую подцепил в Бухаресте, он вдруг издал жуткий вопль.
