Исламбек начал беседу с неожиданного вопроса:
– Почтенный Маго, правду ли говорят, отец у тебя неземного происхождения?
– Чистая правда, – солидно подтвердил Филимон Сергеевич, расположась за накрытым для угощения ореховым столиком.
– Поэтому ты неуловимый?
– Поэтому, бек. И еще потому, что осторожный.
– В горах тебя уважают, Маго. Даже у нас мало таких, кого два раза казнили. Страшно было?
– Первый раз – да, второй – не очень. Привыкаешь ко всему, бек.
– Хорошо сказал. Ты не похож на россиянина. У тебя благородный, горячий кровь. Наверное, отец родился на Кавказе. Потом ушел в небеса.
– Я тоже так думаю, – Филимон Сергеевич решил, что обмен любезностями пора заканчивать, или он может затянуться до вечера.
– Прости, что перейду к делу, я ведь еще не совсем здоров…
– Вижу, вижу, – Исламбек скривился в трагической гримасе. – Надеюсь, ничего серьезного?
– Пустяки… Башку пробили насквозь… уже зажило… Вот этот плохой человек, которого поручаешь. Я так и не понял, он где?
Прежде чем ответить, Гараев налил в хрустальные пиалы красного вина, хотя Магомай предупредил, что на работе не пьет ни капли.
– Видишь ли, почтенный, Руслан чудной человек, с ним нельзя договориться, он не понимает человеческих слов. Хочет весь бизнес делать один. Но так не бывает, сам знаешь. Я говорил, не горячись, брат, в Москве хватит места всем, он не слушал. Теперь убежал, испугался. Но скоро вернется. Его заколдовала белая телка, с которой живет. Он обязательно к ней придет.
– Чем она такая особенная?
Исламбек задумался, пригубил вино, смочил губы.
– Ничего особенного, но иногда из-за женщины на самого сильного мужчину находит помрачение ума. Как раз такой случай. Еще у телки есть мальчик, сынишка. Его мы пока забрали к себе.
– Мудро, – одобрил Магомай. – Такого оскорбления он не простит.
– Никогда не простит, – холодно улыбнулся Гараев. – Начнет искать мальчика, перехватишь его по дороге. Верно? Когда будет искать, он будет слепой.
Филимон Сергеевич небрежно спросил:
– Кокнули мальчишку?
– Нет, нет, – поспешно ответил Гараев. – Мы же не звери.
Магомай видел, абрек что-то скрывает, но не стал углубляться и выяснять. Общая картина ясная, оставалось уточнить детали: адреса, телефоны – и все такое. И получить аванс.
– Мои условия такие, – сказал он. – Заказ выполню при любом раскладе, но срок назвать не могу. Если он в Москве, управлюсь за неделю. Это еще пять процентов к общей сумме. За розыск. Можешь искать сам, но аванс мне нужен сейчас.
– Хорошие условия, – согласился Исламбек. – А вдруг бешеный атай умотал в Европу? Или в Америку?
– Это хуже. У меня там зацепки ненадежные, но на аванс не влияет. Теперь еще одно. Какую хочешь акцию – публичную или семейную? Публичная – еще десять процентов.
– Не совсем тебя понял, почтенный?
– Вы, восточные люди, предпочитаете разборки со стрельбой, с погонями. Чтобы по телевизору показывали на устрашение врагам. Это дополнительные расходы.
– А по-семейному как?
Магомай мечтательно улыбнулся.
– По-семейному мне по характеру ближе, потому беру дешевле. Человек умирает тихо, спокойно, как от инфаркта. Или, к примеру, стоит на берегу речки, кормит рыбок крошками – и бульк в воду. Все чинно, благопристойно. По-божески.
– Лучше публично, – подумав, ответил Исламбек. – Пусть помучается… Кстати, Маго, адвокат у тебя крапленый, знаешь, да?
– Знаю, бек. Но он мне как сын родной. Давно с ним работаю, привык. Спасибо за предупреждение.
– Не боишься, что сдаст?
– Кому, бек? О чем ты? – Филимон Сергеевич с нетерпением ждал выдачи аванса, но абрек отчего-то медлил, пил вино, разглядывал собеседника, как диковину. Это начинало не нравиться Магомаю. При контакте с кавказцами следует неукоснительно соблюдать определенные правила. Никакой фамильярности, задушевности – и не дай бог отпустить инициативу. Их бурные эмоции по любому поводу – не больше, чем показуха. Настоящий абрек всегда внутренне собран, сосредоточен, холоден – и с кинжалом наготове. Любое проявление человеческих чувств он воспринимает как слабость, как капитуляцию перед его мощью. Но второй раз подряд напоминать об авансе неучтиво и, хуже того, – свидетельствует о неуверенности в себе. Поэтому Филимон Сергеевич попросту, не говоря ни слова, поднялся и пошел к дверям. Краем глаза засек, как у абрека вытянулось лицо.
– Ты куда, почтенный Маго? Что случилось? Я что-нибудь не так сказал, дорогой?
Магомай обернулся, ответил с изысканной вежливостью:
– Похоже, тебе надо подумать, бек. Если понадоблюсь, найдешь через Гриню.
– Вернись, Маго, прошу тебя!
Магомай вернулся. Он видел, как Гараев вспыхнул гневом, как покрылись серой плесенью загорелые щеки, засверкали черные глаза – и это его позабавило. Вот в таком состоянии они податливее всего. С абреком легче всего договориться в двух случаях: когда он в бешенстве и когда мертвый.
– Со мной так нельзя, – тихо молвил Гараев. – Нехорошо себя повел, почтенный Маго.
– Неужели? Тогда извини… Мне показалось, у тебя нет денег. Я готов подождать, ничего.
Абрек встал с места, подошел к сейфу в углу кабинета, прокрутил электронный набор, стоя спиной к Филимону Сергеевичу. Вернулся с пластиковым пакетом.
– Здесь двадцать пять штук. Две пачки по сотне, пять тысяч по пятьдесят. Так устроит?
– Конечно, бек. Выпьем по глотку за удачу? Ты чего-то немного разволновался.
– Я никогда не волнуюсь… Считать будешь?
– Зачем? – удивился Филимон Сергеевич. – Меня еще никто не обманывал. Один гаврик обманул в прошлом году, его склевали голуби.
Этого оскорбления абрек не выдержал, плюхнулся в кресло, тяжело дышал открытым ртом.
– Угрожаешь? Мне?!
– С чего ты взял? – голубые глазки киллера осветились искренним недоумением. – Я вообще никогда никому не угрожаю. Я мирный человек.
– Думаешь, у тебя две головы у самого?
– Ах ты об этом? – Магомай потешался про себя, но выглядел обескураженным. – Нет, голова одна. Но все дело в том, благородный рыцарь, что еще не родился тот человек, который ее оторвет.
ТРЕТЬЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СТРАННИКА
Федор Каплунов рожден был хватом, торговал иномарками при фирме «Народное счастье». Мы с ним бывшие однокурсники. Закончили один институт, работали в одном институте и вышибли нас из одного института. Вернее, не вышибли, а сократили. Все произошло мягко, в щадящем режиме. Когда наступило рыночное счастье с лицом Гайдара и в Россию прорвалась мировая цивилизация, наш институт не вписался в колониальную схему, но сотрудников (а среди них было много ученых с мировыми именами) никто не вышвыривал за ворота, каждому предложили выбор. Первое: вы могли спокойно бить баклуши, получая в нынешних ценах около тысячи рублей жалованья. Второе: могли продать свои мозги представителям таинственных западных фирм, рыскающим по территории института, как у себя в чулане, с какими-то анкетами и «стабилизационными списками». Третье: могли осуществить в знак протеста (против чего?) красивый ритуальный акт самосожжения, как сделал наш коллега, младший научный сотрудник Бурлаков, будучи под сильной банкой. Причем вышло неудачно: морда обгорела до неузнаваемости, а в остальном уцелел. Кстати, судьба его после акта самосожжения сложилась на диво успешно. За показушное геройство его полюбила первая институтская красавица, секретарша директора Клементина (в девичестве Дуся Иванова), к которой он до этого года два безуспешно подбивал клинья. Они поженились и вскоре уехали по вербовке в Канаду – Клементина вроде бы как фотомодель, а сам Бурлаков – певчим в цыганском хоре.
