— надежды нет.
Нет.
Нет!
Итэш заплакал, ему можно, он — маленький мальчик, едва встретивший своё шестое лето, и он умолял матушку продержаться, дождаться помощи, просто не умереть! Не умирать! Не умирать…
Бесполезно.
Бесполезно…
И тогда он увидел колдуна.
Тот держал в руках окровавленный кинжал, его лицо скрывала черная маска, и весь он в своих черных одеждах сливался с тенями, растворялся в них.
Убийца…
Убийца.
Убийца!
Убийца его матушки…
Итэш с криком бросился на колдуна, принялся бить его кулаками, прекрасно понимая бессмысленность своих действий, но яростно желая выплеснуть собственное отчаянье, собственное горе, собственное нежелание жить в этом мире без матушки.
Без своей замечательной, доброй, светлой, милой матушки.
Колдун даже не сопротивлялся, только смотрел на него как-то задумчиво, насмешливо.
А потом схватил за подбородок, поднял на себя его лицо и посмотрел ему в глаза, словно ища в них что-то.
Вероятно, нашёл.
Но что…?
Что…?!
Колдун усмехнулся и произнес что-то на неизвестном ему наречии.
— Мы ещё встретимся, маленький Алори, но тебе сначала нужно подрасти.
Итэш , сбитый с толку, даже плакать перестал, в недоумении смотря на чужака, что-то сказавшего на своём языке.
Он ничего не понял, но — запомнил.
Колдун исчез в предрассветных тенях.
Всё они — исчезли.
С рассветом.
Словно бы свет Исы был им чужд, словно бы они боялись его.
Они растворились в темноте так же быстро, как и появились, оставив после себя залитые кровью улицы и воющих от ужаса и горя людей.
Итэш не выл.
Не плакал.
Он не чувствовал ничего.
Совсем.
Веарди тоже ничего не чувствовал.
Совсем.
Чувствовать было слишком больно, слишком некогда сейчас — во всём том хаосе, что творился вокруг уже которую неделю подряд, и ни конца, ни края этом не предвиделось.
Веарди невероятно устал, но даже во сне не удавалось найти покоя.
Сны про мальчика Итэша и его незатейливую детскую жизнь на удивление сильно выматывали. Нелёгкая судьба ребенка, так отчаянно любившего свою красавицу-мать, и потерявшего её в одночасье выбивала из колеи. Мать мальчика, зеленоглазая, темноволосая, чем-то была похожа на Ареку, но к шесс'ен вряд ли имела отношения — иначе он бы точно была бы родственницей Талэ и тогда бы Веарди знал и эту даму, и её ребёнка.
А он — не знал.
Да и вообще, все эти переживания были сейчас совершенно неуместны.
Веарди не мог понять, кем был этот ребёнок и его родители — незнакомые интерьеры и знамёна, незнакомые названия и имена. Ясно было только то, что мальчик этот был-таки человеком, судя по его матери, и жил на Леде.
И судьба у него тяжела.
Странным, конечно, было то, как отчетливо отпечатывались в памяти события снов — обычно ночные грезы оставались там, в предрассветных сумерках, но, смотревший на мир в своих видениях глазами мальчика Итэша, он запоминал всё происходившее столь четко, как если бы это происходило с ним самим когда-то, словно бы его собственные то были воспоминания.
Но этого не могло быть.
Не могло!
Он — не Дракон, как дядюшка Руни, помнивший своё прошлое воплощение, и живущий где-то под синими небесами Леды осиротевший мальчишка — не он. Веарди крайне хотел в это верить.
Как и верить в то, что произошедшее в видениях и в реальности — не связано.
Но не заметить сходства между нападением тех «колдунов» с резнёй в Хэлиссе было невозможно.
Не смотря на очевидные же различия.
Однако, неизвестные фанатики, порезвившиеся в одном поселений на Леде, вряд ли могли быть как-то связаны с аксаанскими степными кочевниками. Слишком непреодолимой для них была преграда из границы миров — они и реку то были неспособны пересечь, хотя конкретно в этот раз это не стало для них проблемой…
…Да и делиться с кем-либо подробностями своих кошмаров Веарди не спешил — ментальная связь с разумом какого-то ледианского мальчишки недопустима для Наследника Юга. Позволять же отцовским стервятникам, Мастерам Разума, копаться в своих мозгах он не желал. Не после того, как их распрекрасный Владыка отбраковал его!
И за что? За цвет глаз!
Ну простите, что желтый, а не зеленый!
Небось, по мнению отца, даже в этом мальчишке Итэше больше крови Талэ, чем в нём, в его родном сыне!
Разве он виноват, что пошёл в мать?!
…Он понимал, что обида его мелочна и потенциально губительна, но у него тоже была гордость, и позволить тому, кто отверг его, копаться в своём разуме, в самом его «я» он не позволил бы.
Попросить отца о помощи — показать ему свою слабость, свою неспособность справиться самостоятельно, свою… уязвимость. Он, Веарди Талэ, был в первую очередь Наследником Юга, и плевать, что его отец — Владыка Аксаанской Империи, в первую очередь он — Король Запада.
И нечего ему знать о проблемах посторонних.
Правда, чтобы обратиться за помощью к старшему брату через уязвлённую гордость переступать не надо было — Девон не меньше самого Веарди пострадал от несправедливости их отца. Что за шутка — отправить вечно больного, боящегося холода сына на Север! Что за жесткость…
Старший брат всегда относился ко всем, кто не Арека или его обожаемый Джейа, с прохладцей, с недавних пор к числу любимчиков добавились Вакке и жена с дочерью, но обратись к нему за советом или помощью Веарди — не отказал бы. И даже не стал бы лукавить, просто напомнил бы, что теперь за ним долг, который рано или поздно придется вернуть.
Девон всегда взыскивал долги.
Веарди бы и обратился к брату, честно, он правда собирался, но завертевшийся круговорот событий ему просто не позволил это сделать! А теперь Девон снова на не определённое время покинул империю, и невесть когда ещё вернётся.
Впрочем, у Веарди были проблемы посерьёзнее своих снов.
Потому что прямо сейчас он шёл по улицам Хэлисса, и в его памяти воскресали картинки того, что он увидел здесь тогда, три недели назад. И даже посылаемая Цаишем поддержка не улучшала ситуацию. Дракон ощущал смятение своего всадника, но даже ему были непонятны человеческая злоба и жестокость, проявившиеся здесь во всей красе.
Улицы были завалены телами, уже начавшими разлагаться и отравлять воздух характерным сладковатым запахом.
Веарди чувствовал по связи испытываемое Цаишем отвращение.
И разделял его.
Нападавшие были беспредельно, беспричинно жестоки. Они, задавив защитников города числом, перебили всех до единого сайши, а потом принялись и за городскую стражу, а после — за жителей.
И не стали им преградой хоть сколько-то
