взгляд.
«А не увидел бы Петрушу, Петра, дядю Петра… – запнулся вдруг Степан, не понимая, как правильнее обращаться к своему новому другу. – Я бы уже на дне был. Тащило бы меня сейчас по песку течение, сдирая кожу… Или нет… Может, сразу в пасть бы попал… И тогда уже точно не выплыть… Не передумать…»
Петруша в этот момент резко поднялся, снял шапку, перекрестился и поклонился не то на мост, не то дальше, туда, где стояла тюрьма «Кресты», красная, как губка, напитанная кровью. Потом вдруг обернулся к Степану, посмотрел на него и подмигнул.
– Вот мы какие нерадивые с тобой! Что Господь нам дал, проглотили, а Хозяина всех этих благ поблагодарить забыли. Негоже… Давай-ка, радость моя, молиться.
И едва мальчик поднялся, начал читать молитву:
– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.
Степан был крещён в младенчестве, как и все его братья и сёстры. Но ходить в церковь у них было не принято, или просто для этого никогда не находилось времени. Мальчик едва помнил, как надо креститься, и не знал ни одной молитвы. Пока Петруша нараспев читал благодарственную молитву, Стёпа сильно конфузился, не понимая ни одного слова, будто старичок произносил какое-то древнее заклятие, и украдкой посматривал по сторонам, ему казалось, что на набережной столпились прохожие и неотрывно смотрят на них.
– Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу. Аминь! …Я, знаешь, одного в толк никак не возьму, – потрясённо протянул Петруша, усаживаясь обратно на ящик и натягивая свою шапку. – Как это возможно?! А ну как, радость моя, прямо сейчас выскочит из Невы чудище страшное, пасть на тебя свою поганющую разинет: неужели ты и тогда Богу не взмолишься?! Единственного Спасителя о помощи не попросишь?! Что, просто ручки сложишь и на обед пойдёшь? Удивительное дело! Прям, даже не верится, что такое возможно…
– Я не знаю никаких молитв… – честно признался Стёпа.
– А чего тут знать-то? – ещё больше удивился Петруша. – Перед лицом смерти не важно, какими словами, красивыми или не очень, ты о помощи просить станешь. Крикнул, что есть голоса: «Господи, Боженька, помилуй! Господи, Боженька, родненький, спаси меня, погибаю!» Вот и молитва. А главное, сразу ведь и помощь подоспела, моргнуть не успел. Бог-то всегда рядом, всегда поможет, всегда утешит. Жалеет Он нас всех шибко… Понимаешь? И уж какой дурак Его о помощи просит, на то Он не смотрит и высших образований ни с кого не спрашивает.
Вот представь, проплывает сейчас мимо нас человек. А сам тонет, из воды один нос только и торчит, а он говорит таково: «Простите за беспокойство! Простите, что вашу беседу светскую прервать осмелился. Я к вежливости с детства приучен, но мои исключительные обстоятельства не позволяют сейчас ею воспользоваться! Не соблаговолите ли вы, милостивые государи, меня спасти, из пучины сей холодной да стремительной вытащить?»
Таким стилем он бы уже давно утоп! А мы бы так и сидели тут на ящике и глазами хлопали, всё пытаясь понять, чего он, собственно, от нас хотел?!
Вообразив эту сцену, Стёпа громко рассмеялся. Хотя тема была не очень-то смешной, а главное, и это мальчик прекрасно понимал, тонул здесь и не просил о помощи именно он – Степан. Хорошо, что Петруша вовремя подоспел… Слава Богу!
Осколок
– Может, ты и не слыхал, а меж народа о Литейном мосте слава-то дурная ходит. Говорят, что сей мост – призрак и оборотень… Вступивши на него, никогда не знаешь, куда он тебя приведёт: на ту сторону Невы или сразу в потусторонний мир.
Степан вздрогнул, по спине скользнула холодная волна страха.
– Вот сам и суди, радость моя, кто тебя на мост этот затолкать давеча старался. И куда бы ты прямиком с него попал… Хорошо, хоть не вышло ничего из этого… – Заметив, как побледнел и сжался мальчик, Петруша приобнял его за плечи, как птица, которая укрывает своего птенца от опасности.
– Дядя Пе… Дядя Пётр… – начал Стёпа, но сразу запнулся, не зная, как обратиться, не зная и как рассказать то, что было у него на душе…
Он не привык и не умел делиться своей болью. Давно рядом не было ни одного человека, который хотел бы услышать его.
Душа Степана вырвалась из плена, из чёрных тисков, но в ней остался чужеродный осколок, который время от времени напоминал о себе, впиваясь в душу: «Это твой выбор. Хочешь жить – живи, существуй, терпи и дальше. Или радуйся… Но вместо тебя уйдёт другой, тот, кто тебе дороже жизни…»
– Да какой из меня дядя?! – подивился старичок. – От горшка два вершка, а умишка и того меньше… Петруша я простой, так и зови. А коли неловко, дедом кликай. Старость-то без разбору ко всем приходит: и к мудрому, и к дураку. А я-то и рад тебе дедом ра́дным быть, что значит по радости, по душе…
– Деда, – вдруг громко всхлипнул Степан и уткнулся носом в Петрушину тощую грудь. – Я за маму теперь боюсь! Из-за меня она пострадать может… Понимаете?! Маму темнота утащит, раз я сам ей не достался. Маму мою! Я тысячу раз уже эту мысль в голове у себя слышал!
– А ты защищайся, ра́дный внучек мой, как я тебя учил. Тогда и маму свою сбережёшь. А от мыслей этих чужих отбивайся ещё на подступах, не пускай их в самую свою мякоть! Не давай себя обратно загонять на край пропасти… Тебе там совсем нехорошо было, а будет и того хуже…
– А как их не пускать?! Когда они в голове сами крутятся?
– Заслышал первые слова мысли этой гадостной, лукавой, своё радио вперекор ей включай: «Я к вежливости с детства приучен, но мои исключительные обстоятельства не позволяют сейчас ею воспользоваться! Не соблаговолите ли вы, милостивые государи, меня спасти из пучины сей холодной…» А когда не поможет, кричи изо всей силушки: «Господи миленький, помоги! Помилуй!» И сразу отступит от тебя ересь всякая бесчестная. И на душе радость возрождаться станет. И любовь. И всё будет очень даже хорошо.
Петруша тихонько, радостно рассмеялся и тюкнул лбом Степана по темечку. Воспользо вавшись случаем, шапка спрыгнула с его головы и скакнула на колени к мальчику.
– Вот видишь, что творит! – всплеснул рукой, как крылом, Петруша. – Решила совсем старика осиротить! Ты это, Голубка моя, брось!
Зловещие легенды и
