предания
– Видишь, душа-то какая у тебя чуткая, понятливая… – задумчиво проговорил Петруша, глядя на чёрный водоворот. – Без подсказки всё почуяла… Слышал ты, али нет, в народе ходит слух, что здесь на берегу Невы, неподалёку от нас с тобой, стоял большой, даже огромный, камень. Не знаю, с какого такого случая, стали люди ему поклоняться и жертвы нести. Даже имя дали – Атакан. Наверное, наводнения боялись. Здесь страшные наводнения бывали! Нева разольётся, распрямится и всё тогда на своём пути смоет, уничтожит. Вот и подумаешь, с одной стороны, вода – это жизнь, без воды никак не можно, с другой стороны – лютая беспощадная смерть… И кормилица, и поилица, и путь-дороженька, и смерть с косой. Для всех она разная, как поглядишь, с какого бока к ней подступишься.
Одним словом, начали люди каменюку опекать. Может, сначала грибы-ягоды ему подносили, этого предание не поясняет, но потом стали кровью окроплять! Человеческой! Вот так. Представляешь, людей в жертву приносили, чтобы Атакана бесчувственного задобрить… А он же камень! Какое у него может быть сочувствие?!
– Когда это было? – громко сглотнув, спросил Степан и даже с опаской оглянулся на глухой, беспросветный гранит набережной, будто ожидая, что из него сейчас струйками потечёт невинная кровь.
– Ой, давно это, конечно, было. Но и сейчас всё продолжается. Слушай дальше…
Напитавшись кровью, камень тот, как говорят, ожил! И стал требовать ещё и ещё. Чтобы теперь ему больше и больше доставалось человеческой крови, понимаешь? Тут уже все были не рады, что такое чудовище взрастили. Взмолились от души, плакали горестно, и Нева изменила на миг своё течение и смыла Атакан и заперла его на дне волнами. С тех пор он там и лежит. Но, распробовав вкус человеческой жизни, он хочет ещё и ещё… Тьма ненасытна…
– И сейчас? – спросил, замирая от страха, Стёпа.
– А кто его знает? Рыбы там плавают, они, наверное, знают… – пожал плечами Петруша. – А я сам не заглядывал… Но вот что тебе скажу, люди, которые гораздо умнее меня будут, и те говорили, что этот водоворот над камнем вьётся и затягивает к себе…
– Кошмар какой… – прошептал мальчик, глядя на свинцовую, осеннюю воду.
– А чего тебе, радость моя, бояться? Не выскочит же камень, чтобы тебя проглотить. Это ты сам, своими ножками должен к нему пойти на съедение, на погибель верную. А ты не иди и всё! Гнать будут, и то не иди. Угрожать станут, не иди. И за компанию не иди. У тебя дорога вон какая впереди длиннющая, ещё и конца-краю не видать. Шагай по ней спокойно, рассудительно, с молитвой. И от краю пропасти держись всегда подальше, чтобы случайно не оступиться, не соскользнуть вниз. Чтоб не прозевать, когда кто-нибудь тебя туда сбросить захочет. От честной жизни и тебе польза будет, и от тебя.
– Вы сказали, что… – начал Степан, но старик перебил его.
– В самое сердце подстрелил! Это ж надо?! – округлив глаза, всхлипнул Петруша. – Опять! Разве ж можно к ра́дному деду так обращаться?! Всё! Забираю кастрюлю и ухожу…
– Не уходи, деда! – попросил Стёпа и, рассмеявшись, добавил: – «Я просто к вежливости с детства приучен…», понимаешь?
– А теперь к любви приучаться тебе надобно… – с улыбкой, но очень серьёзно проговорил Петруша и потрепал мальчика по плечу. – От одной вежливости, без любви-то, только холод и дистанция. И до неба не добраться… И по земле ходить обидно.
Стёпа задумался. Ему по земле ходить было именно обидно. А ещё больно. Вот если бы его все любили!..
– Мало этого… – замотал головой старик, отвечая на его мысли. – Надо самому всех любить. Вот тогда, знаешь, как мир-то преображается! Какие люди красивые становятся! Какой воздух просторный! Не хочешь, и то полетишь…
– А как можно любить тех, кто издевается? Кто делает больно? Бойкотирует? Унижает?
– Трудно. Очень трудно, – шмыгнув носом, сказал Петруша. – Но если полюбить всем сердцем, – то сам не ходишь, а летаешь от счастья. И уже ничего не страшно… Труд, конечно, но награда-то какова! Невероятная! Рождён ползать, а сам паришь…
– Это невозможно! – запротестовал Стёпа, в памяти его один за другим прошествовали все те, кого он ненавидел: с пустыми глазами, с ухмылками. С рожами, а не лицами…
– Так и на Эверест никто ещё не запрыгнул, – рассмеялся старик, поправив на голове свою островерхую шапочку. – Зато шажок за шажком – сколько уже людей-то на самой вершине перебывало?! Вот то-то… Да что говорить! Ты сам попробуй! Первый шаг всегда самый трудный, это всякого дела касается… Сначала простить всех нужно, чтобы такой огромный груз не тащить с собой на Эверест. Не получится простить, тогда хотя бы громкость обиды убавить нужно до минимума, чтобы мешать перестала. А там и второй шажок – присмотрись, так ли всё на самом деле, как тебе кажется. А потом и третий получится – пожалей. С хорошей жизни ещё никто злым не стал. Пожалел, – а там глядишь, вот она вершина Эвереста как на ладони!
– Невозможно! – повторил Степан и покачал головой. – Деда, ты про камень рассказывал, – покраснев, добавил он. – И что теперь? Он так и лежит на дне? И ждёт?..
– Ждёт, – кивнул Петруша.
– А можно его оттуда как-нибудь достать? Измельчить? Рассеять? – с надеждой спросил мальчик. От мысли, что Атакан, пропитанный человеческой кровью, лежит рядом с ними, прикрытый прозрачной толщей воды, Стёпе стало не по себе.
– С тьмой так просто не справишься… Тут не кувалда нужна, а свет. Но не простой, а душевный. А это, если тебе поверить, невозможно… – Петруша посмотрел на мальчика и грустно улыбнулся, а потом, немного помолчав, добавил: – Уж чего только народ не видел на этом месте: и чудище выныривало поохотиться, прямо как ты сказал, и призраки ходили. Дурное это место, поганое. Сам посуди: переправа через реку всегда нужна, с этим не поспоришь, а как начали её наводить, – народ запротестовал, взбунтовался: сооружайте это, мол, где хотите, но только не здесь! Слушать их никто, конечно, не стал, и потянулось дело, сначала решали-решали, потом строили-строили – десять лет прошло! Тогда же официально на этом месте, на дне Невы огромный валун обнаружили и в документах своих отметили. И – что ты будешь делать?! – начали рабочие гибнуть! Можешь себе вообразить?! То одно случится, то другое…
– Вот ужас-то… – прошептал Степан. – Деда, а ты правда веришь, что этот жертвенный камень существует?
– Вот! И не запнулся ни разу! И дедом назвал, и ко мне, а не к нам каким-то обратился, – радостно улыбнулся Петруша. – А про Атакан люди говорят, с чего
