вдаль. Классик был недоволен этим ночным колпаком, но поди пожалуйся на нерадивую администрацию и ленивых дворников! Снег лежал и на других бронзовых скульптурах – современных и старинных. В том числе на фигуре стройной и загадочной дамы, которую прозвали «Незнакомкой». Белая подушка, да что там – целый сугроб покоился на широком куполе ее зонта. Только бронза и выдержит такое! Везде был снег, только иногда тут и там печально проглядывали на аллеях и лужайках бурые мертвые листья канадского клена. Но после поздней осени с пустыми темными улицами этот яркий снежный покров, щедро осветивший землю, казался благословенным, сулящим новую и счастливую жизнь.
Напротив «Незнакомки», с укрытым снегом зонтом, стояли трое: бодрый старик в клетчатом пальто, спортивный молодой мужчина в пуховике и веснушчатая девушка в яркой красной куртке и шапочке с помпоном, из-под которой выбивались рыжие волосы. Они молча смотрели на черную дыру, которая зияла вокруг укрытой снегом лавки. Ветви кустарника и деревьев, однажды испытавшие на себе невиданную прежде силу, просто погибли и обвалились. Но и в черной дыре проглядывала перспектива заснеженного парка. Даже она не казалась такой страшной.
– Как я ждала этого снега, – счастливо вздохнула девушка. – Как манны небесной – и вот она выпала.
Старик в клетчатом пальто раздраженно вздохнул.
– Не могу я привыкнуть к этим русским зимам, – поморщился он. – Хоть и торчу здесь уже довольно долго. Мне больше нравится Средиземноморье в сентябре. Вот где роскошь!
– Когда вы там были последний раз? – спросил молодой мужчина-спортсмен в пуховике.
– Давно. Очень давно. К сожалению. Дела, все дела.
– Во времена итальянского Возрождения?
Старик обернулся к нему:
– Как вы догадались? И тогда был тоже.
Рыжеволосая девушка с искренним любопытством посмотрела на него.
– А! Старая песня! – воскликнул спортсмен. – Слышали сто раз. Еще скажите, что вам нравились бани в Байи во времена императора Траяна.
– Кстати, – кивнул старик, – там был банщик Проксион, грек, отлично скреб патрициям пятки. И цитировал наизусть Аристофана – главами. Три сестерция за главу. Я набрасывал два лишних обола.
– Маловато для чаевых. И хватит о глупостях. Вернемся к нашим баранам.
– Вернемся, и немедленно, – согласился бодрый старик.
– Вы же не хотите сегодня остановить Снежную королеву? – спросил мужчина. – Только честно?
– Да как вам сказать… – пробормотал старик.
– Да так и скажите. Вы же не пальнете в нее? Как вы любите? А то с вашими ковбойскими замашками…
– Из чего пальну, интересно? Ничего, кроме перочинного ножа, с собой не ношу. Я вам уже говорил: чтобы срезать кожуру с яблок. Карандаш заточить. Палить – ваше дело. Мое – отдавать команды.
– Не стоит ее трогать, Антон Антонович, – горячо вмешалась девушка в шапке с помпоном. – Уверена, в гневе она страшна. Зачем испытывать ее силу? Всех поубивает. Просто посмотрим – и уйдем. Поглядим, что будет. Может, она и не появится сегодня на этой выставке? С чего мы взяли?
Старик нетерпеливо засопел.
– А с того, милая моя, что объект ее ненависти, а именно – полотна самозванца будут сегодня в музее. Что скажете, Андрей Петрович?
За эти месяцы они провели целое расследование, узнав продолжение судеб известных им персонажей. И «15 декабря», упомянутое Метелицей, стало отличной подсказкой.
– Это да, – согласился мужчина. – Предатель и вор Семен Зарубин, укравший у своего товарища талант и целую жизнь, времени зря не терял. Он ждал и работал. Где-то, в тайных уголках мира, писал картины. А потом появился под изысканным псевдонимом «Морис Карно»! Так родился гений живописи девятнадцатого века. Великий постмодернист и экспрессионист! Подумать только. Когда я смотрел на репродукции его картин, и представить себе не мог, кто стоит за ними! А еще он любил путешествовать. И, по легенде, в бассейне Амазонии, после отчаянной схватки, его съел крокодил. Какие повороты судьбы, а? Теперь его выставка доехала до рокового для всей их тройки – двух молодых художников и одного будущего писателя – города.
– До четверки, – подсказала девушка. – Четвертой была она – Метелица. Богиня и муза. Без нее никуда. Бриллиант в их оправе. Несчастная бессмертная. Заложница своей судьбы.
– Да, верно сказано, – кивнул Долгополов.
– Ладно, прочь хандру, – сказал мужчина-спортсмен. – Мой «Форд» ждет. Едем, друзья мои, и мы судьбе навстречу. Картины великого художника, самозванца и ворюги ждут в музее своих благодарных зрителей. А значит, и нас с вами. – Он бодро похлопал в ладоши: – Едем!
Художественный музей гудел, как встревоженный улей. Все люди искусства города Царева в этот вечер были здесь. Как-никак имя Мориса Карно почти полтора века будоражило воображение мировой богемы. Продолжатель дела постмодернистов, один из пионеров экспрессионизма, знаменитый фовист был представлен на обширной выставке, занявшей сразу несколько больших залов. И каждый зал оказался грамотно посвящен тому или иному течению в изобразительном искусстве и творческой жизни художника. Уж кого-кого, а искушенных в своем ремесле искусствоведов в просвещенном Цареве было много.
В большой зале с фортепиано у дальнего окна, на столе у входа лежали стопкой книги «Морис Карно: путь к звездам». На обложке красовалось черно-белое фото из далекого девятнадцатого века: небрежно-бородатый художник в своей мастерской колдует у мольберта с холстом. Автор книги – Жером Рошмон. Все готово для презентации.
Одним из первых, кто им встретился, оказался Павел Иванович Кравцов.
– Приветствую, – сказал он, пожимая руки новым знакомым. – Пришли насладиться картинами гения?
– Да-с, утешиться искусством, – ответил Долгополов. – А кто привез выставку?
– Некто Жером Рошмон, французский искусствовед и писатель, кавалер ордена Почетного легиона, кстати.
– Автор книги?
– Именно. Мы уже познакомились. Очень изысканный месье, – усмехнулся Кравцов. – Эстет до мозга костей.
– И где он сейчас?
– В кулуарах. С Матвеем Георгиевичем, нашим директором, пьют шампанское и беседуют.
– Ваш Матвей Георгиевич знает французский? – удивился Крымов.
– Говорит, как на родном. Шучу. Французский знает преподаватель педагогического университета, кандидат филологических наук – Лилиана Мещерская. По совместительству жена Матвея Георгиевича.
– Тогда все в порядке. Он будет выступать, этот Рошмон?
– Разумеется. Вначале министр культуры Черевикин, потом наш директор, затем я, ваш покорный слуга, а потом меценат и просветитель Жером Рошмон. Он расскажет о яркой и трагической судьбе Карно, о его творчестве, а потом уже – дружеский фуршет для любителей искусства и просмотр картин под присмотром наших искусствоведов. Я вас оставлю – у меня дела. А вы пройдитесь по залам! – Он изысканно поклонился Кассандре. – Шампанское уже подают. Наслаждайтесь!
И любезный Кравцов двинулся дальше, отвешивая поклоны гостям музея.
Тройка авантюристов устремилась по залам. Где-то приходилось проталкиваться, где-то пролетать и занимать лучшие места для обзора картин. Период постимпрессионизма в творчестве Карно был восхитителен, недаром его так хвалил Поль Сезанн. Затем они попали в зал экспрессионизма, и картины в стиле фовизма восхитили и заставили трепетать. Вот почему сам Анри Матисс так завидовал ему! Все пленяло в этом художнике!
– Даже не знаю, что сказать: «черт!» или «бог мой!»? – едва не
