усмехнулся: он и забыл, как она боялась грома. Однажды точно так же вскрикнула в Девьих горах, за Волгой, когда их застала непогода. Но тогда, под открытым небом, было куда опаснее.
И сразу же, нарастая, начался обломный ливень.
– Вот так тысячи лет назад громыхнет над головой несчастного грека или скандинава, – заметил Крымов, – он сразу тебе и Зевса придумает, и Одина, и самого черта.
– Это камень в мой огород? – спросил Долгополов.
– А в чей же еще? – усмехнулся детектив. – Вы у нас любитель языческой мифологии.
Вдруг догадка озарила его сознание. Помогла еще одна молния – сверкнула уже над самым особняком, атаковав страстно и страшно. Крымов рывком привлек к себе перепуганную Кассандру и заложил ей уши ладонями. Но он глаз не сводил с печи, на которой яркий свет очертил теперь уже ясный контур.
– Сердце! – выкрикнул Крымов. – В центре печи – сердце! Было…
Подобно рукам слепца, изучающего чье-то лицо, ладони Долгополова впились в это место и стали шарить по окаменевшему раствору, на котором когда-то была плитка в форме человеческого сердца.
– Да, оно! – горячо проговорил Антон Антонович. – Оно самое! Тут и прах, и ключ! Молоток, Андрей Петрович, нам нужен молоток!
Но вытащить молоток из сумки Крымов не успел. Фары автомобиля ярко осветили темную улицу за разбитым окошком. Быстро приблизился и рык мотора. Затем фары погасли. Крымов, Долгополов и Кассандра немедленно бросились к зияющему дырой окну. Машина остановилась как раз напротив дома Смолянских.
– Кто еще пожаловал? – шепотом спросила Кассандра.
Это был большой белый автомобиль. Они сразу отступили, как только из машины вышли трое – двое спортивных белобрысых мужчин и женщина в серебристом костюме и заломленном набок берете. Один из них укрывал даму гигантским зонтом, другой держал в руке спортивную сумку.
– Это они, – прошептал Крымов. – Где нам спрятаться? В ту комнату! – бросил он, кивая на смежное помещение, в котором была одна разрушенная мебель.
Они нырнули туда и затаились.
– Что, не хочется связываться с мифологическими персонажами, а? – усмехнулся Долгополов, который и в такую минуту не потерял мрачного чувства юмора.
– Нисколечко, – ответил Крымов. – Тсс! Идут!
– Мамочки, – совсем уже жалостливо повторила Кассандра. – Только бы пронесло!
Вскоре они услышали шаги и голоса. В соседнюю комнату вошли трое, хрустя стеклом под башмаками.
– Посылка должна быть в центре печи – разбивайте, – приказала женщина. – Гром и молния нам в помощь.
Размеренные удары шли друг за другом. В проеме двери появился элегантный силуэт женщины – она оперлась руками о косяки и смотрела в темноту. А они таращились на нее из этой темноты с замирающим сердцем. В очередной вспышке молнии Крымов увидел ее лицо – бледное, очень правильное, будто написанное рукой Боттичелли или изваянное Роденом. Большие продолговатые глаза – нет, ей не было дела ни до кого! Даже сейчас! Она никого и ничего не видела, кроме своего прошлого. Туда смотрела она, там жило ее сердце.
Удары раздавались минут пять. Затем ее подручные стали выбрасывать кирпичи.
– Аккуратнее, Эрик, – потребовала женщина.
Она неторопливо повернулась и ушла к своим спутникам. Андрей смахнул каплю пота с глаз, затем со лба – он буквально взмок. Кассандра еле дышала. Едва слышно засопел Антон Антонович, до того, как видно, просто переставший дышать.
Еще минута, и работа была сделана. Дождь поливал город, но гроза ушла за дом Смолянских.
– Вот оно, мое сокровище, – проговорила Метелица, наверное, сейчас принимая в руки то, за чем сюда так легкомысленно наведались Крымов, Долгополов и Кассандра, самонадеянно претендуя на чужую собственность. – Полтора века назад я сама вложила эту посылку для будущей себя – и получила ее. Вот и фарфоровая урна, купленная для него, и ключ от его души. Все осталось неприкосновенно. – Говорила размеренно, без суеты, и как же иначе, ведь она беседовала с прошлым. – В соседней мастерской была его комната – там он ваял меня из глины. Говорил: «Этим зонтиком ты укроешься от всех бед и несчастий». Мой наивный художник! Печь только жалко – когда-то мы с моим возлюбленным грелись у нее, а эти изразцы сверкали и переливались. Потом пекли в золе картошку – он научил меня. Он многому меня научил. Тому, что умеют только люди. Мы пили вино, и он, уже слабеющий, обнимал меня, а я смеялась его шуткам и знала, что его скоро не будет. Я смеялась до слез и клялась отомстить… Ладно, хватит лирики! Мы вернемся пятнадцатого декабря. А теперь уходим.
Как проявились их шаги, с каждым из которых трескалось стекло под каблуками, так и пропали. Вскоре завелся мотор машины, вспыхнули фары, бросив свет в разбитое окошко, разметав блики по потолку, и автомобиль ночной гостьи исчез. Наступила долгожданная тишина. Остался только навязчивый, неугомонный дождь.
– Фу! – выдохнул Антон Антонович. – Думал – помру, когда она появилась в проеме. А потом вспомнил, что не мой это удел – помирать, и как-то полегчало.
– Вы – бессмертный? – лихорадочно весело от волнения и пережитого шока, неровным голосом спросила Кассандра. – Серьезно?
– Это болезненная тема для Профессора, – ответил за своего творческого и научного руководителя Андрей Крымов. – Лучше ее просто так не касаться. Ну что, выбираемся?
На улице, под мелким моросящим дождем, когда раскаты были уже едва слышны редкими отголосками с другого конца города, Крымов вдруг произнес:
– Как она сказала: ключ от его души? Так вот, я знаю, от чего этот ключ.
– От чего? – тотчас подхватила Кассандра.
– И ты не догадалась?
– Да не издевайся ты над бедной девушкой.
– От того места, где уже полтора века хранятся картины художника Венедикта Смолянского. Ее портреты! Метелицы. Те полотна канули еще тогда. Мы же проверили: их нет ни в частных коллекциях, ни в музеях. Теперь она получит их, но ей они и принадлежат.
– Очень может быть, что вы правы, – задумчиво кивнул Долгополов. – Но куда она их денет? В свои северные чертоги? Папе покажет? Думаю, он не слишком обрадуется.
– Понятия не имею, куда она их денет и кому покажет, – покачал головой Крымов. – Это только ее дело – Метелицы.
Кассандра не удержалась и спросила:
– Тогда, может, ответите еще на один вопрос? Раз такие умные?
– На какой? – обернулся к ней Крымов.
– Что будет пятнадцатого декабря? – Она смахнула с лица капли дождя. – Она только что говорила. Может, конец света? А, мужчины, что скажете?..
6
Где ты, благословенное лето? С ярким и теплым синим небом, белыми кучерявыми и текучими облаками? Где ты, роскошная осень с пронзительной синевой над головами влюбленных, назначающих свидания в городских парках? Все ушло. Заканчивался еще один год. Небо над городом стало низким и тяжелым. Белым, ватным, холодным. На широких плечах бронзового Пушкина в парке на холме, за драмтеатром, появился первый декабрьский снег. Он лежал высокой горкой и на голове великого русского поэта, гордо смотревшего
