Она добавляет гарнир из хрустящей зелени и тряпочкой вытирает края тарелок, где растекся соус беарнез.
Я наклоняюсь, чтобы поймать ее взгляд и нарушить серьезную сосредоточенность.
— Уже идеально?
Девушка прищуривается на меня.
— Подача — это ключ к привлечению органов чувств во время еды.
Я поднимаю брови.
— Должно быть, я пропустил это в философии бренда «Проснись и пой!».
— Дело не во мне. Дело в еде. — Она выпрямляется и снимает фартук с талии.
Пользуясь случаем, я окидываю взглядом ее фигуру в форме песочных часов, прежде чем посмотреть на тарелку, которую она поставила передо мной.
— Ты чувствовал запах еды, когда поднимался, верно? — спрашивает она, пригвоздив меня взглядом.
— Да.
— И слышал шипение соуса на плите?
— Да.
Она берет ложку и зачерпывает соус.
— Ты видел мою подачу, а это значит, что осталось только одно. — Она протягивает ложку мне, и я открываю рот и чувствую вкус этого соуса.
Закрыв глаза, издаю глубокий стон.
— Невероятно вкусно.
— Потому что я задействовала все твои чувства. — Я открываю глаза и обнаруживаю, что она наблюдает за мной. — А теперь ешь, пока не остыло. Холодная еда — это не то чувство, которое я хочу, чтобы ты испытал.
Я не могу скрыть ухмылку, когда она присоединяется ко мне со своей тарелкой, и передаю ей бокал вина. Я пытаюсь вести светскую беседу, пока мы едим, но это почти невозможно, когда пробуешь лучший стейк в своей жизни. К концу трапезы я подумываю о том, не вылизать ли мне эту чертову тарелку. Это очень вкусно.
— Ты умеешь печь и готовить. Жаль, что не хочешь выходить замуж, потому что из тебя получилась бы отличная жена.
Нора закатывает глаза.
— Сбывшаяся мечта каждой женщины, да? Готовить для своего мужчины. Чего еще она может хотеть от жизни?
Застенчивый взгляд появляется на моем лице.
— Ладно, я понял. Ты ненавидишь мужчин.
— Я не ненавижу мужчин, — поправляет она, выглядя оскорбленной. — Я просто ненавижу ожидания, что раз моя карьера связана с традиционно женским занятием, значит, я хочу быть женой и матерью. В жизни есть нечто большее, чем это.
— Например? — спрашиваю я, мое любопытство разгорается от всего, что касается Норы.
Она поворачивается ко мне лицом, ее голубые глаза горят решительностью.
— Что касается меня, то это, очевидно, мой бизнес. Он занимает много времени, и я люблю его, так почему должна позволять отношениям отвлекать меня?
— Полностью согласен.
— И если моя мечта жить в другой стране когда-нибудь осуществится, то наличие детей все усложнит.
— Я тебя понимаю, — отвечаю я с ухмылкой. — Жизнь Линси с появлением Джулианы кардинально изменилась. Но удивительно, что ей все же удалось открыть практику вместе с мужем.
Нора задумчиво кивает.
— Некоторые женщины могут совмещать. И, возможно, с правильным партнером это может сработать, но мне не везло. У меня было несколько парней, и ни один из них не смог пережить часы работы пекаря.
— Часы работы пекаря?
— Когда я только открыла пекарню, на приготовление моих крупонов уходило три дня. Это было жестко. Я вставала в два часа ночи, чтобы успеть приготовить их к утреннему наплыву. Попробуй поддерживать интимные отношения, когда твой будильник звонит в час ночи. Большую часть времени я ложилась спать в шесть.
Я внутренне съеживаюсь, потому что время ее пробуждения примерно совпадает с тем временем, когда я обычно веселюсь. А время ее сна — это то время, когда я обычно тренируюсь и готовлюсь к ночи. Ее предыдущие годы звучат жалко.
— Когда же ты расслаблялась и веселилась, Нора?
Она издает горький смешок.
— Выпечка — это весело. И стало чертовски весело, когда я довела рецепт до двадцати минут и снова смогла нормально спать.
Я встречаюсь с ней взглядом, потому что, не смотря на то, что ее рутина «возьми номерок» и «приготовь тесто за двадцать минут» — это огромная часть того, что делает ее франшизу такой востребованной, но «веселье», о котором она говорит, все еще связано с работой.
— Как скажешь.
— Я серьезно. Выпечка — это весело. И готовить весело. — Она встает и хватает обе наши тарелки, но я кладу свою руку поверх ее, чтобы остановить.
— Ты готовила. Я убираю.
Нора решительно качает головой.
— Я очень трепетно отношусь к своей посуде.
Я хмурю брови. Господи, с этой девушкой все еще хуже, чем я думал. Поднимаюсь на ноги, возвышаясь над ее крохотными пятью футами и пятью дюймами, и хватаю ее за плечи.
— Садись.
Мягко усаживаю ее на место и беру тарелки со стола. Затем приступаю к ополаскиванию посуды, которой совсем не много. Она готовит аккуратно. Вся посуда, которую девушка использовала, кроме кастрюли и венчика, уже загружена в посудомоечную машину.
Нора вздрагивает, когда я наклоняюсь, чтобы загрузить тарелки.
— Просто… убедись, что все они стоят лицом налево. Когда ставишь их лицом друг к другу, то вода не попадает между ними.
— Нора… ты принимаешь какие-нибудь психотропные препараты?
Ее глаза расширились.
— Нет.
— Стоит начать, — отвечаю я и загружаю посуду, игнорируя ее тихое недовольное бормотание. Запускаю посудомоечную машину, чтобы она не могла исправить то, что я сделал. — А теперь давай пройдемся по этим твоим правилам, пока у тебя не случился нервный срыв из-за того, что я едва сполоснул тарелки перед загрузкой.
Она закатывает глаза и соскальзывает с табурета, чтобы взять желтый блокнот и маркер из ящика рядом с холодильником. Я использую эту возможность, чтобы налить еще вина. Нам это определенно понадобится.
— Итак, правило номер один. Никаких публичных выражений чувств. — Она записывает «БЕЗ П.В.Ч.» безупречным почерком воспитательницы начальной школы. — Мама будет наблюдать за мной, как ястреб, и если ты будешь часто прикасаться ко мне, то станет очевидно, что это полная фальшь.
— Ладно… а как насчет того, чтобы держаться за руки? — спрашиваю я, с любопытством
