— надо обязательно отличать от сексуального желания или удовольствия, потому что мы не должны примиряться с существованием «плохого» секса. Женщинам приходится иметь дело с огромным количеством травматичных сексуальных переживаний. Это масштабная политико-социальная проблема, которую простое принятие концепции согласия решить не способно.
В 1996 г. песня Wannabe группы Spice Girls заняла первое место в музыкальных хит-парадах более тридцати стран. В клипе на эту песню пять участниц группы — Спорти, Скэри, Бэби, Джинджер и Пош — весело резвятся и безобразничают в величественном старинном краснокирпичном отеле у лондонского вокзала Сент-Панкрас. Они хулигански целуют попадающихся под руку мужчин и пробираются через элегантную великосветскую тусовку, танцуя и распевая гимн женской дружбе. Самоуверенные провокационные позы, которые принимают девушки, странно контрастируют с простенькой песенкой, напоминающей ритмичные детские потешки.
Группа Spice Girls была создана с оглядкой на большой успех популярных бой-бендов того времени (Take That, East 17, The Backstreet Boys). Фишкой коллектива стало сочетание образа милой соседской девчонки с демонстративной декларацией girl power. Смысл girl power при этом трактовался чрезвычайно широко: Джери Халлиуэлл в одном своем интервью назвала «первой spice girl и основоположницей нашего мировоззрения» Маргарет Тэтчер63.
Группа представляла собой идеальную иллюстрацию постфеминизма образца 1990-х, находящегося в самом тесном родстве с современным культом уверенности в себе. Последователи постфеминизма считали, что классический феминизм уже в целом решил все поставленные задачи эмансипации женщин (в основном экономические) и теперь следует сфокусироваться на вопросах сексуальности64. Манией постфеминистов стал новый модус присутствия женщины в мире — «выход женщин вперед» в качестве экономической и социальной силы, как выразилась социолог Анджела Макробби. СМИ бесконечно публиковали истории о закончивших школу с отличием девушках и успешных бизнесвумен. Рекордное число женщин в это время стали членами парламента и директорами больших компаний.
В это десятилетие в Великобритании триумфально прогремел «новый лейборизм», а имидж страны, транслируемый внутрь и вовне, был модернизирован. Монархия стала представляться классным, авангардным, держащим руку на пульсе времени государством (хотя и с некоторой натяжкой). Это была эра, когда обновленная и внятная левоцентристская политика, брит-поп и прогрессивная реклама смешивались в освежающий коктейль со вкусом перемен: Ноэл Галлахер [10] ходил на вечеринки к премьер-министру, Джери Джинджер Халлиуэлл наряжалась в крошечное мини-платье из британского флага, а на билбордах Ева Герцигова многозначительно смотрела вниз, на свою грудь в лифчике Wonderbra. Эта известная рекламная картинка была создана тем же агентством, которое прогремело кампанией FCUK для бренда French Connection и рекламой партии тори на выборах 1997 г. Она была, как пишет Макробби, квинтэссенцией постфеминизма, провокацией для косных консерваторов. Девушка, изображенная на билборде, словно напрашивалась на объективацию себя и даже получала от нее удовольствие, смеясь над возмущенными критиками вместе со всеми, кто понимал соль шутки.
Однако, продолжает Макробби, пресловутый «выход женщин вперед» был возможен «при условии, что они оставят феминизм позади»65. И разумеется, внимание массовой культуры привлекали не всякие женщины, а только белые и западные. Неслучайно в составе Spice Girls была только одна цветная участница, причем ее сценическое имя — Скэри [11] — подозрительно отдавало расизмом. И неслучайно в порыве безудержного и, по замыслу сценаристов, подкупающе озорного веселья героини клипа срывают с головы подвернувшегося бездомного кепку. В то время демонстрация экономического и социального успеха женщины использовалась, чтобы обозначить границу между «гендерно прогрессивным» западным миром и всеми остальными — традиционалистскими, репрессивными — обществами (которые чаще всего были представлены изображением мусульманской женщины в парандже).
Неудивительно, что концепция согласия быстро эволюционировала именно в это время, превратившись в концепцию добровольного воодушевленного согласия. Постфеминизм пропагандировал сексуальную раскрепощенность, прославлял незамутненное удовольствие, получаемое от осознания себя одновременно объектом желания и активным действующим субъектом. Если женщина не была достаточно прямолинейной и настойчивой, считалось, что с ней явно что-то не так. Иначе почему она не идет вперед, к светлому будущему сексуальной свободы, которая служит мерилом успеха, достоинства и власти? Почему она цепляется за замшелый и фригидный старый феминизм?
В эпоху постфеминизма справедливое требование сексуального раскрепощения женщины — возможности говорить о своих желаниях, любить нестандартный секс, быть откровенно сладострастной, заниматься сексом когда и с кем вздумается — превратилось в императив. Такой, говорили нам, следует быть каждой женщине. И убеждение в том, что во имя сексуального равенства женщина должна быть раскованной и решительной, отразилось на позднейшей концепции добровольного воодушевленного согласия. Ее критики, включая упомянутых мною Кэти Ройф и Лору Кипнис, писали о том, что идея согласия может являться для женщины источником тревоги и страхов. Она действительно унаследовала что-то от постфеминистского презрения к неуверенности в себе. И все же я считаю, что молчанию нет места в сексе. Оно должно остаться в прошлом, это пережиток тех времен, когда женщине не полагалось иметь право голоса. Сегодня же каждый субъект сексуальных отношений должен отчетливо и уверенно артикулировать свои желания.
Материалы кампаний по предотвращению изнасилований и памятки безопасности обычно обращены не к потенциальным преступникам, а к потенциальной жертве, причем так, как будто она заранее обречена. Все мы видели эти листовки с советами о том, как вести себя, чтобы избежать изнасилования: не пей, не возвращайся домой одна поздно ночью и т.п. «Распитие алкогольных напитков увеличивает риск изнасилования! Сколько ты уже выпила?» — вопрошает листовка, выпущенная в 2015 г. полицией Белфаста. Женщинам рекомендуется «не напиваться до потери самоконтроля». «Будь начеку! — говорится дальше. — Если ты не хочешь заниматься сексом, твердо отказывайся». Полицейские определенно проштудировали методичку по концепции согласия — это выдают фразы вроде «выражайся доходчиво и ясно».
Все эти листовки и брошюры создают впечатление, что насилие — это некая постоянно действующая, безличная природная сила, вездесущая и непреодолимая и притом имеющая мало отношения к насильнику как к индивидууму. Каждая женщина — это «следующая». Ей рекомендуется придерживаться стратегии поведения, которую Рэйчел Холл называет «бдительной осторожностью»66. Женщина должна быть «всегда готова» к нависшей угрозе и вести себя соответственно.
Феминистки годами боролись и продолжают бороться с этой риторикой, но тексты такого рода то и дело приобретают вирусную популярность в социальных сетях. Эта риторика чрезвычайно живуча. И, как ни странно, концепция согласия имеет с ней гораздо больше общего, чем нам хотелось бы признавать: предотвращение изнасилования в обеих системах является зоной ответственности женщины, частью ее личной системы контроля рисков.
Разница заключается только в том, что в концепции согласия женщина является образцовым, абсолютно уверенным в себе сексуальным субъектом; она досконально знает свои потребности, умеет о них говорить и отвергает любые
