владения, а тут представился удобный случай присоединить и весь Бухтарминский край. Достаточно было принять в своё подданство жителей этого края, то есть каменщиков. По совету властей из Барнаула, в 1792 году Екатерина II «простила» их, после чего большинство каменщиков вышли из гор и поселились в долине по нижнему течению Бухтармы, где удобно было заниматься земледелием. Так возникли деревни, о которых вы хорошо знаете: Богатырёво, Быково, Сенная, Печи и другие.
«Да, не позавидуешь такому житью, — была общая мысльу Романа и Стёпы. — Какая уж тут романтика, хотя бы выжить! Не сдохнуть с голодухи, не попасться разбойникам и карательным отрядам». А ещё сам собой возникал вопрос: как так получается — в школе историю учим разных там древних греков и египтян, а что творилось у себя, ничего не знаем?
— Это ты верно заметил, — согласился отец. — Обычно свою историю копают сами жители. Есть такие неравнодушные, что интересуются своим прошлым.
«Может, и нам этим заняться? — возникла мысль у Романа, и Стёпе она понравилась. — Да, жаль, книг об этом не найдёшь. Мы же почти ничего не знаем о своём крае, где живём. Кто здесь раньше жил, когда сюда пришли русские, где были первые поселения? Найти бы хоть какие-то следы, порыться на чердаках — глядишь, попались бы старинные монеты или, например, кремнёвое ружьё. Нашли же в Козлушке старинную фузею, говорят даже, что из неё стреляли».
— Что интересного ты собираешься найти в крестьянском дворе? — смеётся Степан. — Горшки, ухваты, в лучшем случае утюг чугунный попадётся. Так у нас дома такой есть, и мама до сих пор им пользуется. Ну сбрую, подкову старую найдёшь. А насчет фузеи — тут неясно, говорят, что её приволокли то ли из Белой, то ли из Печей.
— Всё равно где, но ведь нашли! Вот в газете писали, что в Зайсане откопали в каком-то дворе винтовку Пржевальского. Вся ржавая, она выставлена теперь в музее.
— Да, про сенсацию сообщили, но не добавили, что прятали эту винтовку в Гражданскую войну от большевиков. Кстати, — спохватился Степан, — ты же знаешь старое кладбище в Столбоухе?
— Ещё бы не знать — за околицей села, на опушке пихтача.
— А я там специально бродил, смотрел. Заброшенное, заросшее дикой травой. Деревянные кресты давно попáдали, а некоторые и сгнили, но холмикам ничего не сделалось. Так вот, рассказывают, что там похоронен богатый купец, зарубленный красными, а где-то рядом его дочь зарыла клад из семейных ценностей. Целый ящик. А что в нём, никто не знает.
— Ящик? Если деревянный, то он уж давно сгнил.
— Может, и сгнил, а может, он и не деревянный. Люди ведь соображали, когда прятали. Там и документы какие могут оказаться. От советской власти ведь всё тогда прятали. Фотографии генералов, дворян, купцов до сих пор боятся показывать. Но это я к слову. А ты разве не слышал про это дело?
— Слышал, но как-то не придал этому значения, да и не очень-то верил всем этим рассказам.
— А я знаю, что не раз делались попытки найти тот клад, но всё безуспешно. Ни дочери того купца, ни родных их давно ведь нет. Копались тайком по ночам, да где там, в темноте да украдкой. Летняя ночь коротка — пока то да сё, начнут рыть, а уже заря занимается. От народа стыдно, что гробокопательством занимаются. Быстренько зароют всё назад, да ещё и травкой надо прикрыть, чтобы следы спрятать. И стоит та могила, клад свой бережёт. Кому-то денежки нужны, золотишко, а нам бы историю раскрыть. Там бумаги, документы могут быть. Смутное было время, почём зря людей убивали. Брат брата, бывало, не жалел.
— Стёпа, ты так увлекательно рассказываешь, что мне прямо сейчас хочется бежать и раскапывать тот клад!
— Надо с Пахомычем поговорить, порасспрашивать — он многое знает.
— Это тот дед, про которого говорят: «Дед — сто лет»?
— Он самый, ему далеко за восемьдесят, он помнит всю заварушку в наших краях, что была после революции.
— Как же, красный партизан! Кстати, как раз на этом его можно и разговорить.
— Да он уже этим не гордится. Хотя, может, что и расскажет. Занятный старик.
Пахомыч
Не откладывая в долгий ящик, вскоре братья были в избе старого партизана Пахома Ильича Свиридова. В тёмной комнате было не слишком уютно — чувствовалось отсутствие женской руки. Старик давно уже похоронил хозяйку и жил бобылём.
— Значит, интересуетесь, как была установлена советская власть в нашем лесном краю? — Пахомыч сделал остановку, закурив сигарку-самокрутку из самосадочного табака. — Да-а. А я, пожалуй, уже и сам забыл и запутался, как всё это было. Убивали друг друга, махали шашками, головы рубили. В общем, была какая-то кутерьма с расстрелами, голодухой, разрухой, и так несколько лет. А что до советской власти, так это всё было довольно мрачно. Пришли какие-то дяди в кожаных тужурках, перепоясанные ремнями и увешанные маузерами, и объявили, что установлена советская власть.
— Но как же, а ведь до этого были бои. Красные, белые. Нам даже в школе рассказывали про Малея, расстрелянного под берёзой около Шумовска.
Роман делал попытку разговорить оказавшегося довольно суровым и неразговорчивым Пахомыча.
— Красные и белые? Так это же и те, и другие были наши же мужики. Крестьяне. И вовсе не значит, что красные — это беднота, а белые — кулаки и богатые. Бывало и наоборот. Сейчас трудно разобраться, а тогда и вовсе всё было непонятно, кто за что, кто против кого.
— А как же зверства беляков, о которых пишут и нам в школе рассказывают? — для затравки начал Степан. — В Зыряновске вон памятник стоит борцам за советскую власть.
— Я, ребята, вот что вам скажу: вы меня не слушайте, я уже свою жизнь прожил, а у вас всё впереди, и вы должны по-другому мыслить, чем я. А я же сам воевал — и теперь виню себя за это. Братоубийственная та была война, и жестокость проявляли с обеих сторон что белые, что красные. А что дальше было? Сплошной обман. Землю посулили крестьянам, а сами тут же отобрали не только землю, но и выращенный хлеб. Это что, как это назвать, кроме как грабежом?
Пахом Ильич так разошёлся, что ребята были уже и не рады затеянному ими разговору.
— Пахом Ильич, да мы по другому вопросу, — попытался изменить ход разговора Роман. — Земля слухом полнится, болтают, что рядом с вами клад зарыт.
— Это кто же вам сказал?
Роман замялся, не зная, что сказать, но Стёпа тут как
