даже возобновлена во Флоренции, а честь ее проведения была предоставлена ученому Филиппо Виллани, сыну самого известного раннего историка Флоренции Джованни Виллани. Но многие, особенно в ученых кругах, оставались не слишком радушными к призраку Данте. По иронии судьбы, наибольший вызов популярности и престижу Данте (редкое сочетание в высокодуховном мире флорентийской культуры) бросил один из ближайших друзей Боккаччо – гуманист, который, образно говоря, витал над лекциями Боккаччо в Санто-Стефано, как бранный дух. В то время самым знаменитым писателем в Италии, да и во всей Европе, был Франческо Петрарка. Петрарка родился в тосканской семье, которая, как и семья Данте, была вынуждена отправиться в политическое изгнание. Данте был дружен с отцом Петрарки и, вероятно, встречался с юным Франческо, когда тот был еще мальчишкой. Многие ученые представляли себе, как престарелый Данте усаживает юного Франческо, своего литературного наследника, на колени. Как и Данте, Петрарка провел большую часть своей сознательной жизни в изгнании. Но на этом их взаимосвязь явно исчерпывается, в основном из-за желания Петрарки разорвать любые узы, которые могли бы связать его с человеком, чей огромный кенотаф на площади Санта-Кроче во Флоренции гласит, наверняка к посмертному неудовольствию Петрарки, oratissimo poeta, «самый почитаемый поэт». Если изгнание Данте было горькой и тревожной историей постоянной борьбы, изгнание Петрарки было безбедным. Он жил во французской провансальской деревне Воклюз, живописном месте, покрытом коврами лаванды, и много путешествовал как в свое удовольствие, так и по заманчивым предложениям по работе. Его профессиональные навыки дипломата, придворного и ученого были востребованы самыми влиятельными покровителями и политиками Европы. Его жизнь была похожа на жизнь выдающегося (и имеющего постоянный доход) профессора гуманитарных наук, которого часто приглашают на престижные международные должности, а не на удел Данте, политического изгнанника, борющегося за свою жизнь и средства к существованию и обреченного на соленый хлеб вдали от Флоренции. Если Петрарка был обласкан вниманием и купался в почестях, Данте был отверженным всем миром скитальцем.
В начале своей карьеры Петрарка принял религиозный сан и, будучи прелатом, имел стабильный доход, а также достаточно времени для занятий литературой. Как и Данте, он писал на тосканском наречии, даже живя во Франции. Впрочем, их поэзия отличалась столь же сильно, как и их личности. Эмоциональный язык Данте отражал остроту его религиозных и моральных воззрений, а также чувства человека, потерявшего все. Утонченные, элегантные стихи Петрарки подтверждали его научную отрешенность от мирских дел и были похожи на ровный мелодичный звон наслаждения с легким оттенком душевной меланхолии, жизни, посвященной уединению и учебе. Когда Данте умер в 1321 году, Петрарка был еще подростком и не достиг литературных высот, поэтому Данте так и не написал ни слова о человеке, который стал его посмертным соперником. Сравнение этих двоих стало литературным ритуалом для более поздних писателей, таких как итальянский поэт-патриот Уго Фосколо, который видел в них конкурирующие модели человеческой природы: духовные стремления оторванного от современности Данте против житейских сложностей слишком современного Петрарки[97].
Когда Петрарке было сорок шесть и он уже стал знаменитостью, среди писем от поклонников он получил послание на латыни, написанное в стихотворном стиле и изобилующее похвалами от начинающего писателя, который был всего на девять лет младше его, по имени… Боккаччо. Петрарка, всегда восприимчивый к лести и знающий толк в искусном изъяснении на латыни, ответил добром на добро: той осенью 1350 года Петрарка направлялся на юбилей в Рим, и они договорились встретиться. Боккаччо предвкушал встречу, затаив дыхание: он поклонялся Петрарке издалека в течение пятнадцати лет, описывая его как «vir illustris», выдающегося человека, в своей хвалебной латинской биографии «De vita et moribus domini Francisci Petracchi de Florentia» («О жизни и нравах флорентийского мастера Франческо Петрарки», 1341–1342)[98]. Они сразу же поладили. Петрарка оставался во Флоренции в качестве гостя Боккаччо в течение нескольких дней – этого времени было достаточно, чтобы познакомиться с другими флорентийскими поклонниками. Перед отъездом Боккаччо преподнес ему прощальный подарок: кольцо.
Оно символизировало их отношения, длившиеся десятилетия: Боккаччо был придворным, а Петрарка – царственной особой. Их дружба отличалась искренней привязанностью и взаимными теплыми чувствами, но не обходилась и без ссор, особенно когда речь заходила о Данте. Каким бы знаменитым ни стал Боккаччо после той первой встречи в 1350 году (его «Декамерон» был опубликован всего несколько лет спустя), он всегда будет играть роль второго плана по отношению к Петрарке, который принял его в первый литературный триумвират Италии, но отвел ему лишь незначительное третье место после Данте и, конечно, самого Петрарки[99].
В 1359 году, за четырнадцать лет до лекций о Данте, Боккаччо послал Петрарке издание «Комедии», которое переписал от руки. Эта великолепная рукопись была одной из трех, которые Боккаччо создал за свою жизнь; он также проиллюстрировал издание «Божественной комедии». В рукописный том Боккаччо также включил сборник из пятнадцати сонетов Данте, первое издание своего «Малого трактата в похвалу Данте» и латинскую поэму, восхваляющую Петрарку как спасителя «нашей Италии». Когда дело касалось подарков, Петрарка предпочел бы, чтобы Боккаччо ограничился кольцами. «Если бы мои многочисленные заботы не были столь неотложными, – язвительно писал он в ответном письме, – я мог бы даже попытаться в меру своих сил спасти [Данте]»[100]. Как и обычно, его намерением было показать, что Данте уже не имел значения. Он отнес его к категории просто «диалектных» поэтов, пишущих о любви, поставив его в один ряд с такими несущественными фигурами, как ныне забытый Гиттоне д’Ареццо. В его словах кроется глубокая ирония. Петрарка пытался позиционировать себя как великого итальянского эпического поэта, автора длинной латинской поэмы «Африка», посвященной Второй Пунической войне и римскому полководцу Сципиону Африканскому, произведения, которое должно было сделать его наследником Вергилия[101]. Но эта многословная эпопея оказалась неудачной, а текст, который сделал Петрарку знаменитым, его сонеты к Лауре, были именно той любовной поэзией на тосканском диалекте, которую он высмеивал в Данте.
Беспрестанное очернение Данте Петраркой стало приносить свои плоды. Во втором издании «Малого трактата в похвалу Данте» 1360-х годов Боккаччо был гораздо менее восторженным, чем в первой версии, вышедшей десятилетием ранее. Он опустил свое утверждение о том, что Данте вернул муз в Италию, и убрал его сравнение с флорентийским Гомером и Вергилием. Вместо этого, следуя примеру Петрарки, Боккаччо понизил его до статуса народного поэта, писавшего на непритязательном диалекте, того, кто, по сути, создавал тексты для скромных читателей, которых Петрарка презрительно называл «шерстяниками и трактирщиками»[102]. Многие флорентийцы из низших слоев знали стихи «Божественной комедии» так же, как сегодня подростки знают тексты поп-песен. Но для Петрарки культовый статус Данте был признаком его литературной безродности: Петрарка действительно был
