Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
и невозможностями. С нею всегда связаны самые сильные и драгоценные воспоминания. Обычно это девочки или мальчики. У Галины все было не так. Её первым сильным и громким открытием был — рояль.
Никогда потом, ни в каких любовных отношениях, не чувствовал такой нежный трепет как тогда. В детстве.
Они жили в маленьком раздолбанном войной городе, где в одном из уцелевших зданий был местный дом культуры, а в нем — филиал музыкальной школы, в которую она поступила. И там, на сцене, на обшарпанных, не очень чистых досках, он и стоял. Он был посланцем из какой-то другой жизни. Строг, красив и, как бы, просил не трогать его руками. Но его трогали! Еще как.
Галина, если случалось придти раньше на занятия, с испугом и отвращением наблюдала, как пыль с него стирает тетка Зина, уборщица, половой тряпкой, а какие-то парни фривольно бацают на нем — то марши, то липкую простенькую музыку.
Когда она поднималась на сцену, и тихо, с нотной папкой в руках останавливалась у кулисы, мужчины не останавливали свои наигрыши, но когда входила на сцену учительница её по фортепиано, они смущенно ретировались.
Еще бы. Она поднималась по ступенькам медленно и царственно подходила к инструменту. В детстве она еще не могла знать такого определения, но потом уже понимать стала, что учительница музыки была у неё необыкновенным человеком. И фамилия у неё была хоть и трудная, но зато алмазной резьбой запечатлялась на всю жизнь. Дизенгаузен. Загадочно и маняще звучала она, и вызывала робость, потому что ни на какие фамилии не была похожа, как и её хозяйка.
— Приступим, деточка, — говорила она спокойно, и регулировала для неё прирояльный винтовой стул. У неё это получалось ладно и точно.
Сама она была очень преклонного возраста. Седые волосы были заколоты роговым гребнем. Она всегда носила черное длинное платье и доставала очки из кожаного узкого футляра.
От неё исходил аромат какой-то другой жизни. Она была строга, опрятна, немногословна. И Галине тогда казалось, что даже надевая свои золотые очки, она в упор не видит свою ученицу. Она слушала скверное её исполнение сдержанно, не раздражаясь на ошибки, и никогда её не ругала за них.
И Галине никогда не казалось, что это от хорошего к ней отношения, она, эта старуха, была равнодушна к ней. И это равнодушие к скудно одетой девочке в шароварах, с рабочей окраины, куда она приезжала обучать её игре на фортепиано, она терпеливо выполняла свои обязанности, но при этом не присутствовала.
Галина очень робела её, эту старуху, но полюбила её за то, что она имела право подойти к роялю свободно и смело, смахнуть с его клавиш, очень дружески, невидимую пыль своим носовым платком, потом пробегала по клавишам какой-то музыкальной фразой, тоже из другой жизни. И рояль отвечал ей громким веселым звуком.
И тут Галина была в сторонке и понимала, что этот рояль, в который она влюбилась сразу и навсегда, не отзовется ей таким звуком ровни. И это её огорчало отчаянно. И она всем своим детским сердцем и неловкими руками, просила у него прощения за свою корявость и несуразность. За свои шаровары и штопанную кофточку.
И уже тогда, она поняла, что где-то есть другая, но её жизнь, в которую она должна войти, прямо, не робея. Она уже чуть чувствовала, что эта жизнь существует, стоит таинственным силуэтом у неё за спиной.
И как бы подтверждая это, педагог Дизенгаузен, сказала: — Ну-сс, деточка, приступим.
18 июля 2018, бестетрадные.
Прикол
Калоши были весьма необычного вида.
Они были сиреневыми, в розовые мелкие сердечки. Очень по-девичьи веселыми и легкомысленными. Модного фасона, и легкими. Но, что самое странное — подходили по размеру ему.
К ним прилагалась записка-памятка. Заводская. «Калоши счастья» было написано крупными буквами, дальше помельче — «беречь от огня» и пр. сопутствующая дребедень.
Ян Борисович, почтенный профессор кафедры, был сильно озадачен. Поскольку пакет с этими калошами лежал у него на учебном столе в аудитории, и явно был предназначен ему.
Пока он, отвернувшись от уходящих по домам студентов, аккуратно расставлял методички в книжный шкаф, кто-то, уходя, подбросил ему на стол пакет с этими странными калошами.
Что больше всего удивило его, так это, что калоши были сиреневыми. Никто из студентов, да вообще почти никто из близких, не знал, что он коллекционировал сиреневый цвет. Почему эта страсть жила в нем — тайной было даже для него. Но, видя любую вещь сиреневого цвета, он загорался к ней страстью, и она не исчезала, жгла, пока не приобреталась им.
Калоши стояли перед ним на столе и сияли сиреневой улыбкой.
Конечно, догадался Ян Борисович, студенты подшутили над ним. Они могли заметить и сиреневые рубашки и сиреневый галстук.
«Но не такие уж они наблюдательные», — тут же отверг он свою догадку.
Они давно не смотрят на него, да и не слушают. Все их глаза и любопытство в смартфонах, телефонах, диктофонах. И потом — калоши, педагогу. Странно. Но, тем не менее, калоши стояли перед ним, во всей своей сиреневой роскоши, и очень подходили в его коллекцию. Уже хотелось поставить их в прихожую на сиреневый коврик. Они хорошо бы смотрелись на фоне такого же цвета обоев.
Ян Борисович быстро зашуршал бумагой, упаковал тщательно и сунул в пакет. Хорошо, что никто не вошел в этот момент. А то что подумали бы. Сидит уважаемый профессор и улыбается калошам.
До сессии было еще очень далеко. Осень только начиналась, и взяткой плохо успевающего студента это быть не могло.
Ян Борисович скорее был склонен подумать, что это шутка.
«Прикол», как теперь говорят. Но зачем такой прикол. Что он означает. Прикол — это всегда насмешка. Неужели он дал повод такому к себе отношению. Чем? Что не так.
Ян Борисович стал перебирать мысленно студентов из группы, которую только что отпустил. Группа была маленькой, человек десять всего присутствовали. Но никто не подходил на это творчество с калошами. Студенты были так себе, милыми и заурядными. Более того, о столь ретро- предмете, как калоши, пусть даже и сиреневого цвета, вряд ли кто из них и знать-то мог. Они все больше в кроссовках.
«Калоши счастья». Надо же. Рекламщики, классическую литературу знают. Назвали свою продукцию сказочным именем. Все на продажу, и ради неё.
Однако, что было делать с этой находкой Ян Борисович совсем не знал. Вещь был чужой, и надо было что-то решить, найти хозяина.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
