как же это так. Зачем же сразу и невесту. Подумать надо бы.
— Чего тебе еще думать. Родному сыну худа не пожелаю, не тревожься; Спросил бы лучше, кто невеста. — Егор Саввич хитро посмотрел на Якова и с торжеством закончил: — Дуня — твоя невеста. Что скажешь?
— Да ты, тятя, шутишь, наверное, смеешься надо мной.
— Никаких шуток здесь нет. Всерьез говорю. Дуня — девушка не балованная, здоровая, такая хозяйство поведет. И собой пригожая.
— Нет, тятя, не по мне она. Только и умеет, что в церковь ходить.
— Худого в том не вижу. В церковь ходить — дело христианское, не то, что ваши клубы.
— Нет, тятя, — упрямо повторил Яков, — как хотите, а не надо мне Дуню.
— Дурак! — крепкий волосатый кулак Егора Саввича грохнул по столу. Подпрыгнули и зазвенели чашки, а самовар перестал петь и застучал быстро-быстро. — Завел свое — «не по мне». Да что ты понимаешь в жизни. Я-то пожил на свете, знаю, что к чему.
— Не люблю я ее, можно ли так-то, без любви-то.
— Поживешь — полюбишь. Я так хочу, вот и весь сказ.
— Не будет этого, — тихо сказал Яков, пряча глаза от сердитого взгляда отца.
— Я те дам, не будет. Ишь, чего выдумал. Мать! Мать, поди сюда.
Из горницы выплыла Аграфена Павловна.
— Чего звал, Егор Саввич?
— Нет, ты посмотри на него, мать. Отец ему волю свою высказал, а он заладил — «не будет», «не будет».
— Да о чем вы?
— О чем, о чем, — раздраженно перебил Сыромолотов, — говорил же я тебе, женить пора Якова. А ему, видишь ли, невеста не по нраву. Ишь, прынц какой выискался. Дуня ему не невеста. Так какого еще тебе рожна надо?
Последние слова были обращены к Якову. Он сидел, не поднимая головы. Аграфена Павловна подошла, присела рядом, положила мягкую, пухлую руку на кудрявые волосы сына, провела ласково.
— Слушаться надо отца, Яшенька, он худого не присоветует. Да и чем Дуня тебе не нравится? Дурного слова о ней никто не скажет. Женись, Яшенька, успокой нас. Бог знает, сколько нам с отцом по земле ходить осталось. А мне ведь тоже охота внучат понянчить.
Аграфена Павловна продолжала гладить голову сына.
— Не упорствуй, Яшенька. Вот помянешь потом нас добрым словом.
Яков слушал тихий, ласковый голос матери и готов был разреветься, прижаться к ней, как в детстве, когда прибегал домой в царапинах и синяках после очередной драки с ребятами и находил у матери утешение от всех горестей. Рассказать бы ей про Любу, она поймет. А отец…
Его не переспоришь, не докажешь. Только хуже будет.
Егор Саввич поднялся из-за стола.
— Значит так: осенью свадьба.
И вышел из комнаты, давая понять, что вопрос решен и говорить больше не о чем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Федя легонько подергивал вожжи, негромко посвистывал и время от времени говорил:
— Но-но, родимые. Пошли, но-о-о…
Майский смотрел, как мелькают вдоль дороги темно-зеленые разлапистые ели, увешанные гроздьями шишек. Изредка однообразие нарушали одинокие осины. Листва на них начинала краснеть, верный признак — близко осень. Вот и трава, густая и высокая, местами полегла. Небо, такое чистое утром, начинало хмуриться. С запада тянулись унылые серые облака. Сколько раз он, Майский, проезжал по этой дороге в Златогорск и почти каждая поездка давалась нелегко. Вот и нынче предстоит трудный разговор с начальством. Опять надо выпрашивать материалы, инструменты и многое другое, бегать по разным организациям, каждому доказывать, как нуждается Зареченский прииск в помощи. Нет, уж если его послали поднимать прииск, он, черт возьми, будет работать, как велит совесть, и других заставит. В полевой сумке есть веские аргументы. Все проверено и подсчитано. Секретарь укома Земцов, конечно, будет за него, поддержит. Не может не поддержать. Управляющий треста Громов — тоже. А вот разные там плановики, экономисты, бухгалтеры, с этими придется повоевать. Э, да не впервой.
— Послушай, Федя, как, успеем до дождя в Златогорск?
Паренек глянул на небо и уверенно ответил:
— А успеем. Раньше ночи дождя не будет.
— Хорошо бы. В спешке я и плащ не захватил. Начнется дождь — вымокну.
— А не вымокнете. У меня брезент припасен.
— Ого, да ты хозяйственный, — похвалил Александр Васильевич паренька. Сегодня Федя был одет не так броско, как при первой встрече. То ли он понял, что новому директору его щегольской наряд не понравился, то ли, собираясь в дальнюю дорогу, пожалел красивую одежду. Но бархатный картуз он все-таки надел.
Чтобы отвлечься от деловых беспокойных дум, Майский продолжал говорить с Федей, да и привычка давно выработалась: встречал нового человека — старался узнать про него как можно больше.
— Ты где живешь, Федя?
— А у тетки Васены.
— Родственница, что ли?
— А мамкина сестра. Сводная, — помолчав, паренек самодовольно добавил: — Тетка меня любит.
— Свои-то дети у нее есть?
— А никого нет. Она и замужем-то не была, откуда же детям взяться. Кривая ведь тетка-то Васена. Некрасивая. Кто бы на такую посмотрел.
— Трудно вам, наверное, живется. Заработок твой невелик. А тетка работает?
— Знамо, нет. Хворает часто. Однако ничего, живем помаленьку. Огородишко есть, куры, козу держим. Опять же я кому дров наколю, кому траву косить пособлю, люди и благодарят.
— В школу ты ходил? Читать, писать умеешь?
Федя оглянулся на директора и чуть усмехнулся.
— А какая там школа. Когда бы ходить-то в нее. День на конном дворе. Старший конюх наш, Егор Саввич, строгий. Порядок любит. А выдается время, так по хозяйству роблю.
— Все-таки скажи, хотел бы учиться?
— И чего вы пытаете, Александр Васильич. Кому же неохота грамоте знать. Вот другие ребята с книжками бегают, разные истории читают, а потом рассказывают. Интересно же. Будто города большие-большие есть, а еще — будто в других странах черные люди живут. И красные, и желтые. Правда это или врут все?
— Правда, Федя. И города есть большие, и люди черные есть.
— Чудно. С чего бы им черными-то быть?
— Такие уж родятся. Жарко в тех странах, а зимы не бывает. Это негры. А у индейцев кожа красная, у китайцев — желтая.
— Ух ты! А с зеленой кожей бывают люди?
— Вот таких нет, — засмеялся Александр Васильевич. — Давай, Федя, договоримся с тобой: я немного огляжусь, а потом попрошу Любовь Ивановну в школу тебя принять. А там — в техникум поедешь учиться.
— А правда?! Вы вправду говорите, Александр Васильич? Вот Владимир Владимирыч тоже посулился, да и забыл.
— Я не забуду.
— Вот бы здорово! Только как же кони? На кого их оставить?
— Не беспокойся, найдем на кого.
— А Пегаска? Он, окромя меня, никого не подпускает, даже самого
