Когда скитания были закончены, Эдвард вернулся домой, где его ждала научная работа. Еще в 1905 г. в издательстве А. Р. Моу– брея начала выходить серия книг «Лидеры Церкви: 1800–1900». Общую редактуру осуществлял Джордж Расселл, также выходец из Оксфордского университета. Он и обратился к Вуду с просьбой написать биографию Джона Кибла. Издатели не хотели делать очередную заумную скучную серию книг, которую вряд ли кто-либо будет покупать, поэтому просили Расселла найти молодых авторов, чтобы те расцветили привычный академический язык написания биографий духом стремительно меняющегося времени.
Поручая Вуду заняться Киблом, редактор ожидал, что тот не станет во главу угла возводить теологические споры, нюансы церковных отношений и т. п., но поскольку Эдвард Вуд с пеленок был погружен в материал, то надежды Расселла не оправдались. Автор сделал скрупулезное, вполне научное, осторожно объективное изложение фактов, которое, конечно, не очень годилось для веселого неакадемического чтения. Как вспоминал сам граф Галифакс: «Книга не заявила претензии к оригинальности, но была предназначена стать удобочитаемым материалом по Оксфордскому движению, представленному через жизнь одного из его первых лидеров. Она была призвана показать тенденции и мысли, на которых базировалось это движение. И я надеюсь, что получилось справедливо осветить главное расхождение между Киблом и Ньюманом, которое принудило их следовать путями, так кардинально отличающимися друг от друга»71.
Любопытно, что, когда спустя полвека Эдвард Вуд будет анализировать в мемуарах свой разрыв и прощание с Невиллом Чемберленом, он тоже использует метафору о двух людях, которые последовали разными путями. Отношения Вуда и Чемберлена действительно были похожи на отношения Кибла и Ньюмана, только с той оговоркой, что Ньюманом, который получил всё – признание, сан кардинала и ныне канонизацию, – стал сам граф Галифакс, а Киблом, не столь избалованным судьбой, но верным своим принципам и друзьям, остался Чемберлен. И как писал молодой историк Эдвард Вуд в своей монографии о Джоне Кибле: «В его природе, настолько человеческой, дружба, созданная редким сочувствием и пониманием, была частью его самого. Немногим дано видеть вознаграждение за их собственную работу. Роль, которую каждый человек играет в значительной пьесе, зачастую неблаговидна; но для тех, кто упорно продолжает работать, вознаграждение бесспорно, а успех часто может быть такого масштаба, на который актеры едва смели надеяться»72.
Работая над биографией Кибла, Эдвард не забывал оставлять себе выходные для охоты. Также они с отцом решили наконец-то заняться собственной псарней в Хиклтоне и вывести лучших в Йоркшире гончих. Содействовал им в этом начинании лорд Миддлтон, местный заводчик породных гончих, который продал Эдварду несколько пар собак, а также сообщил знакомым, что знаменитая псарня Галифаксов, которую содержал еще прадед Эдварда Френсис Вуд, теперь возрождается. Так по знакомым заводчикам-охотникам было отобрано и закуплено около шестнадцати пар достойных щенков.
Похвастаться питомцами юный собаковод Эдвард Вуд решил на празднике урожая, на который фермеры собирались в саду Хиклтона традиционно в конце лета. Под открытым небом накрывали столы со всевозможными пирогами, угощениями, фирменным пивом и джином. К этому праздничному застолью Эдвард и пригласил присоединиться своих собак, которые, как и свойственно животным, устроили порядочный переполох и, кроме того, начинали разбегаться. Но желание продемонстрировать всем красоту и ловкость своей стаи подтолкнуло Вуда к еще более опрометчивому поступку. Он решил устроить импровизированную охоту и пустить собак в парк Хиклтона: «Как только появлялось искушение в виде кролика, которого мы избирали своей целью, эффект от этого был подобен взрыву бомбы, собаки тут же разбегались по всем направлениям, игнорируя любые команды. Чем больше беспорядок набирал обороты, тем ловчее они охотились… на зайцев, кроликов, фазанов, петухов, других собак, случайную овцу; для меня это стало полным и абсолютным унижением. В конечном итоге мы вынуждены были привязывать наших гончих одну за другой к деревьям, пока не собрали хотя бы часть стаи, которую мы тогда отнесли на руках в питомники»73.
Жить оставшейся части стаи оставалось недолго. Эдвард вычислил самых непослушных собак и на утро вызвал ветеринара усыпить десять из них. «Каждый, кто хоть раз видел порядочную стаю гончих, мог убедиться, что она действует почти как единый слаженный механизм, разворачиваясь, когда кто-то проехал вокруг них, прибегая с готовностью на звук рога и так далее. И это был шок обнаружить, что моя стая гончих просто не имела ни малейшего понятия о любой дисциплине. Зато это, несомненно, было причиной, почему люди так щедро отдавали мне собак, которые очевидно были неисправимы», – жаловался Вуд в мемуарах74.
Но желание обзавестись идеальной, образцовой охотничьей стаей гончих было сильно. Спустя несколько лет усилия выведения щенков от одной из оставшихся в живых самой лучшей девонширской гончей все-таки дали свои плоды, и стая Хиклтона стала лучшей в Йоркшире и была таковой до 1926 г., когда ее строгий владелец не смог больше лично присматривать за собаками, отбыв в качестве вице-короля дрессировать индусов, и продал собак за очень приличные деньги.
Другим отвлечением от работы Эдварда над биографией Кибла стали матримониальные планы его родителей. И мать, и отец, видя, что многие друзья и родственники их сына уже нашли себе подходящие партии для брака, усилили нажим на 25-летнего ребенка, засыпая его письмами: «Мой дорогой мальчик, я открою тебе свои сокровенные мечты. Ты должен поторопиться и представить нам такую невестку, какую мы сможем принять и полюбить всем сердцем. Мы хотели бы одобрить любой твой выбор, но в действительности всегда существуют жемчужины крупнее и лучше других»75, – писала его мать, леди Агнес. Вторил ей и лорд Чарльз: «Я надеюсь, что, когда время настанет, ты сможешь жениться на ком-то, кто мне действительно понравится по всем параметрам, но я боюсь, таких немного. Ты – абсолютный ангел, и именно поэтому я хочу, чтобы нашел себе в пару подходящего такого же ангела. Я не хочу, чтобы твой выбор сводился к простым смертным. Нет. Моя невестка должна быть настоящим ангелом, и тогда я буду обожать ее всем своим сердцем и чувствовать, что не смею желать ничего больше, кроме полного гнезда маленьких ангелочков»76.
Абсолютный ангел пока же умерщвлял собак, занимался псарней, охотой и историческими изысканиями, заставляя родителей переживать все сильнее и сильнее. Пока наконец-то не услышал он шелест крыльев на вокзале северного города Берик-эпон-Твид, где ждал пересадки на поезд в Йоркшир. Крылья принадлежали леди Дороти Агасте Эвелин Онслоу, которой Эдвард и был представлен. Дочь генерал-губернатора Новой Зеландии, либерала лорда Онслоу на первый взгляд отвечала строгим требованиям Галифаксов к будущей избраннице своего сына. Но узнать друг друга получше молодым людям было непросто: до лета следующего года они виделись лишь эпизодически, зато уже в июле 1909 г. Эдвард сделал Дороти предложение, о чем сообщил отцу в 2 часа ночи, ворвавшись в его спальню.
