все, что можно было распахать. И туда, где не могла пройти скотина, шел человек. Преодолевая отвесные склоны, он усердно работал даже зимой, а на посевной не уступал и паре быков. Рабочих рук было больше, чем земли, и слишком много ртов, просивших есть. Поэтому никто не роптал, жили в скудости и нищете. Работали исполу за пятую часть урожая, а в лихую годину неурожая — за шестую и даже за седьмую часть. Жить-то ведь надо было. А выжить было нелегко, и люди, как говорится, вертелись, кто как мог.
Работа начиналась до свету. И тысячи изнуренных человеческих существ трудились, пока не стемнеет. Ребятишки пасли коз, учились пахать землю, сызмальства познавая тяжкий труд.
Предоставленный самому себе, с детства привыкнув к лишениям и далеким переходам под ветром и дождем с домашней скотиной, любой мальчик быстро становился взрослым. Он знал все растения, зверей, недосягаемые для других дикие уголки, где веяло совсем иной жизнью. Густой кустарник, мастиковые и миртовые деревья, заросли дрока. Птицы, зайцы, лисы, змеи, сторожкие шакалы.
Пастух всегда вставал раньше всех и спозаранку отправлялся на пастбище. А когда занималась заря, глазам его представало редкостной красоты зрелище, начиналось настоящее пиршество красок. Сумрак отступал, и каменистые уступы гор сверкали, словно грани хрусталя. Деревья, даже самые чахлые и никудышные, превращались вдруг в таинственные существа, которые обычно населяют волшебные сказки. Земля постепенно оживала — красная, серая, черная. Заросли, сбросив темный покров, светились яркими шелками. Все расцветало, все дышало прозрачной свежестью. И чем больше нагревалась земля, тем больше она благоухала, источая запахи дикой мяты, чабра, тмина. И тут земля начинала просыпаться. Птицы сновали туда-сюда, муравьи, разные насекомые — все вокруг шелестело. Хрустели сухие стебли. Всюду слышались какие-то крики, которым вторило эхо.
Словом, жизнь снова брала свое. А вокруг бушевали страсти, и ненависть, и надежда. У одних появлялась мания величия, других обуревала жажда наживы, владычества. В ход пускались самые низкие, самые жестокие средства. Даже среди тех, кого поработили. И все как зеницу ока берегли землю. Это был их кусок вселенной. Без нее им конец, без нее — смерть.
В голодные годы процветали бандиты. Все было в их власти — и дороги, и головы. Они держали в своих руках все пути, все тропинки. Выбирать не приходилось: либо плати налог, либо сноси побои и грабеж. Жандармы время от времени устраивали на них облавы, но пока те не трогали колонизаторов и тех, кому они покровительствовали, попросту закрывали на все глаза. К тому же в борьбе за землю услуги бандитов пользовались спросом.
После смерти Брахима толки об этом не смолкали во всей округе. Женщины навещали Айшу, жену Брахима. Они и ночью не оставляли ее одну, и всё задавались вопросом, не находя на него ответа: «Что это? Просто случай? Судьба? А если нет, то кто стоял за всем этим и почему?»
Несчастье обычно не проходит бесследно. Оно оставляет за собой ненависть. Горе не забывается, и кровь часто взывает к крови.
XI
На третий день младший из ребятишек куда-то пропал. Хасан покинул деревню, когда муэдзин[9] призывал на полуденную молитву. Приятели окликали мальчика, приглашая поиграть с ними. Но он даже не взглянул в их сторону и продолжал свой путь мимо зарослей кактусов. С тех пор никто его больше не видел.
Мальчик взобрался на холм, возвышавшийся над шоссейной дорогой, и там-то ему пришла в голову мысль уйти куда глаза глядят. Потрясенный случившимся, он не хотел оставаться здесь, среди этих людей.
«Пойду куда-нибудь, — думал он. — Буду пасти коз. А когда вырасту, отомщу за отца».
Дул слабый ветерок, было не так жарко. Он заснул, и ему привиделся страшный кошмар. Будто бы он пил воду из родника, а пред ним предстал дракон о семи головах. Это отвратительное многоголовое видение собиралось схватить его. Тут он с криком проснулся, дрожа всем телом. Лицо его исказилось от ужаса. На крик прибежали двое мужчин. Один из них охотился в этих местах, другой сопровождал его.
— Что с тобой, малыш? — спросили они, оглядываясь по сторонам. Вокруг не было ни души. — Тебя кто-нибудь укусил?
Мальчик отрицательно покачал головой. Он был бледен, губы его дрожали.
— Ты что, сирота? — спросил у него старик. — Если хочешь стать пастухом, пошли со мной. Мы идем в деревню Черный Ручей. Это неподалеку отсюда. Если согласен, ступай за мной. — Тут старик спохватился: — А кто-нибудь из родных-то у тебя есть?
— Есть, брат и мама. А отца убили.
— A-а, ты, стало быть, сын рыжего, — сказали, переглянувшись, мужчины. — Да упокоит Аллах его душу. Такое порою бывает, да, бывает. И с этим ничего не поделаешь. Тут уж ни ты, ни мы, да и вообще никто не поможет. Надо предупредить твою мать. Не горюй, ведь жизнь не вечна. В конце концов все там будем.
Охотник зашел по пути предупредить мать. А мальчик ушел со стариком в другую деревню, расположенную пониже, в лощине, как раз над самой речкой, у подножия сьерры. Деревня была зажиточной, вся в садах. Земля там была богатая, семьи жили в достатке. Впервые в жизни Хасан шел в неведомые края. В его маленькой головке теснилось множество вопросов. С горечью вспоминал он о том времени, когда отец был еще жив, когда они жили все вместе, одной семьей, и были счастливы. «Вот вырасту и отомщу за отца, — твердил он про себя. — Я отомщу за тебя. Обязательно отомщу, клянусь тебе».
Дорога спускалась все ниже и ниже. Оба они шли босиком. Мальчик следовал за стариком, понурив голову, только время от времени украдкой поглядывая на своего спутника. Тот оброс бородой, видно, не брился несколько дней, кривые ноги прикрывала поношенная кешебия[10], стянутая в поясе. Погрузившись в свои думы, мальчик не заметил, как остановился. Не слыша за собой его шагов, мужчина вернулся назад и спросил:
— Что с тобой, малыш? Пошли, мы уже почти на месте. Взгляни, все эти земли принадлежат семейству, у кого ты будешь жить. Там есть уже пастух, тебе ровесник. Так что скучать не придется. Да и бояться тебе нечего. Это очень добрые люди.
Успокоив мальчика, он снова двинулся в путь.
— Я работаю у них вот уже четыре года. Уж поверь мне, у тебя всего будет вдоволь. Квашеного молока у них столько, что те, кто нуждается, приходят к ним запросто, так-то вот.
Малыш шел, неотступно думая о гибели своего отца.
«Если они и
