Книга Роман-газета - Максим Диденко

себе), то решил воспользоваться услугой такси, машина которого как нельзя кстати была припаркована около центральных ворот парка. На часах уже пять вечера, а ведь сегодня именно та ночь, которая несколько раз описывалась Кормаком — конец второй фазы полнолуния, − а потому к полуночи я уже должен быть полностью готов зажечь ритуальную чашу и бодрым голосом наговаривать приложенное заклинание, или что оно из себя представляет, не знаю; думаю, что это все же какое-то заклинание.

Сидя уже в машине, указав водителю пункт назначения. Когда автомобиль тронулся с места, я немного подышал на скованные вечерним холодом пальцы и начал перебирать содержимое рюкзака. Фонарик, запасные батарейки, две зажигалки (я не хотел допустить ситуации, как в тех фильмах, когда бывает так, что одна из них ну никак не хочет зажигаться в самый неподходящий момент), клейкая лента, распечатки и самое главное — два сандвича в плотном бумажном пищевом пакете; как же без подкрепления. Я уже давно проголодался, но на еду пока нет времени. Меня греет мысль, что у меня все-таки найдется чем перекусить, когда разберусь с делами.

− Это ваша дочка? — прозвучал голос водителя сбив меня с мыслей.

− Что? Эм-м…

Я не знал, что ему ответить. Я за своими личными переживаниями совсем забыл, что со мной ведь еще была Эвелин и я не подумал о том, как я вместе с ней буду садиться в такси.

− Либо я такой сонный, что даже не заметил, когда она села в машину, либо… не знаю. Простите, сэр.

− Ничего, − попытался закончить неловкий разговор с водителем, не позволив ему начаться. − Это ваша работа, я понимаю.

Остаток пути я ловил его настороженные взгляды в зеркало заднего вида и все боялся момента, когда он спросит что-то типа «а зачем вам в ночь глядя понадобилось ехать на старое кладбище, да еще и вместе с дочкой?», хотя это и совсем не его дело. Здесь я бы точно растерялся и вообще не знал, что на подобный вопрос в моем случае можно ответить, на чем бы, опять-таки, выдал себя с поличным, а парень, закрыв замки на дверях, незаметно вызвал бы полицию и сдал меня от греха подальше − такой поступок тоже был очень даже правильным.

Но все обошлось.

Заплатив по счетчику, мы с Эвелин вышли из машины. Вместе с ней уехал и весь свет, который излучали фары и вокруг стало совсем темно, если не считать маленькой, болтающейся от ветра лампы, висевшей над аркой — главным входом на территорию кладбища. Луна пока что была не очень высоко и частично скрывалась облаками, уходящими в горизонт.

Я уже не в первый раз за время этой поездки отрепетировал возможно представившийся диалог с охранником, который ночью сидит в кибитке и каждые пару часов делает обход.

Насколько я помню с того последнего случая, когда я был здесь, это было именно так — каждые два часа по намеченному маршруту. Чтобы отвлечься и не плакать на похоронах папы (а после, довольно скоро, и мамы), я хотел казаться взрослым, я вышел из толпы друзей и родственников, присутствовавших на панихиде, и подошел к сторожу, который тихо, поодаль от всех, стоял и молча курил длинную сигарету. Он начал задавать мне вопросы и выяснять, что же такой парнишка как я делает на этом грустном мероприятии. В попытке меня поддержать он рассказал мне, что занимается охраной всех, кто здесь почивает с миром. Также о том, что по специальному указанию он делает обход по строгому расписанию и следит, чтобы все было в порядке.

Подойдя еще немного ближе, я не увидел света, исходящего из окон этой сторожки. Все указывало на то, что у этого блюстителя ночного порядка сегодня, как бы ни было это странно, выходной, к моему великому счастью.

Постройку эту сложно было не заметить даже в полумраке, так как на той стороне арки начинался совсем другой мир. Я никак не ожидал, что здесь настолько все переделают с момента моего последнего визита сюда, когда меня привозили на похороны родителей, дважды. Теперь здесь все, что я вижу, не похоже на любое другое обычное кладбище, а скорее на парк, начинающийся с широкой асфальтированной аллеи, уходящей в самую его глубь, и через каждые несколько метров освещается яркими фонарями слева и справа от нее.

На противоположной стороне аллеи, прямо напротив дома сторожа (лучше рассмотрев, теперь я это строгое кирпичное здание с решетками на окнах и металлической дверью, никак не могу назвать сторожкой — времена меняются и, к счастью, правительство не забывает улучшать качество рабочих мест, в том числе и обычного кладбищенского сторожа), находится тот самый камень, на котором выгравированы имена многих захороненных здесь. Только вот минус в том, что камень этот относительно новый, потому имен людей, почивавших здесь с самого позднего, что можно взять, это двадцать четыре года тому назад (Эвелин сказала в котором году умерла), здесь уж точно нет.

Я не уверен, все это были лишь мои мысли, или же я произнес все это вслух, когда рассматривал камень, но глянув по направлению вглубь кладбища я увидел, что Эва уплывает вдаль от меня; она, как и всегда, передвигалась так, будто бы плыла по воздуху, совсем не касаясь земли ногами. Узнать, так ли это на самом деле, я не мог из-за ее длинного до пят платья. Видимо, она поняла, что самостоятельно я не найду ее могилы и сама повела меня.

Лопату я с собой не взял. Ясно же, что в такси я бы не сел с лопатой в руках, указав пунктом назначения городское кладбище, что было логично — ночь, мужик, маленькая девочка, лопата и кладбище, ничего не напоминает? Как минимум, интересный сюжет для первой полосы в новостной газете. Единственной надеждой было бы каким-то образом договориться со сторожем, ну или же каким-либо иным образом заполучить лопату у него; но на это уже не осталось времени, так как Эвелин лишила меня такой возможности и мне пришлось бежать вслед за ней, чтобы не потерять ее из виду.

Луна, которая к тому времени поднялась уже намного выше в ночное небо, выплыла из-за облаков, позволяя увидеть все это несметное количество надгробий. Это памятное уходит настолько далеко, что конца территории кладбища я так и не увидел. Через каждые двадцать-тридцать могил, влево и вправо аллея пускала узкие дорожки, ведущие к склепам. Они стройным рядом располагались вдоль всей северной и, соответственно, южной