Moscow calling! Operator don’t teas me Moscow calling! Operator what’s going on Moscow calling! All the circuits are busy Moscow calling! I’m going on ain’t giving it up
Максим Подгорный обожал дорогу, как любят ее все владельцы мощных автомобилей. Зажатые в тиски городских условностей, стиснутые дорожными знаками и светофорами, под присмотром многочисленных камер наблюдения, мощные автомобили теряют всякий смысл своего существования, превращаясь в еще один бессмысленный дорогой фетиш, предмет зависти и хвастовства. Ну, тут смотря с какой стороны салона смотреть. Если снаружи, то зависти. Только трасса, причем желательно трасса ночная, не загруженная уныло плетущимся потоком немолодого ржавеющего металлолома, может дать настоящее ощущение драйва, чувство, что ты властелин могучего железного коня, а с ним вместе ты властелин если не всего мира, то уж этой трассы точно, во всяком случае, до первого поста ДПС.
До столицы надо было преодолеть чуть меньше двух тысяч километров, и черный матовый «гелендваген» стремительно сокращал это расстояние со скоростью сто километров за десять звучащих в его динамиках песен.
Свободное шоссе, скорость и громкая музыка наконец возвратили Подгорному хорошее настроение, которого он был уже несколько дней как лишен. Еще три недели назад в канун Нового года Макс рассказал своей жене Марине о предложении губернатора Сергиевича отправиться на несколько месяцев в столицу. Они с Мариной оба прекрасно понимали, что возможность войти в состав президентского кадрового резерва сулит пока неясные, но теоретически весьма заманчивые перспективы, и подобный шанс выпадает, очевидно, один раз в жизни. И все же Макс сразу почувствовал, что жена расстроена. Расстроена его предстоящим отъездом, предстоящей долгой разлукой. За несколько месяцев, прошедших с того дня, как Марина вышла из комы[1], она настолько привыкла к постоянному близкому присутствию мужа, что мысль об отъезде Макса на долгие три месяца Марину неприятно поразила. Надежды Подгорного на то, что за время, остающееся до его отъезда, жена к этой мысли привыкнет, были разбиты в пух и прах. Беспокойство Марины и ее нежелание отпускать от себя мужа усиливались день ото дня, несмотря на клятвенные обещания прилетать каждую неделю на выходные. Подгорный и до этого замечал, что жена его сильно изменилась. После перенесенной травмы она стала более эмоциональной, склонной к сильным перепадам настроения. Физически она почти полностью восстановилась и ежедневно совершала долгие пешие прогулки по поселку, сопровождаемая мужем, мамой или детьми, однако ее эмоциональное состояние оставляло желать лучшего. Не выдержав напряжения, Макс однажды тайком поехал к профессору Минаеву, лечившему Марину все те долгие месяцы, что она была в клинике. Однако, выслушав Подгорного, профессор лишь сделал задумчивое лицо, пожевал губами воздух и наконец изрек: «Время, Максим Сергеевич, время. Нам остается надеяться только на него. Человек, пробывший, можно сказать, в небытии несколько месяцев, возвращается в наш мир и узнает, что земля без него не остановилась, дети подросли, муж вполне здоров и упитан. И тогда человек задает себе вопрос: а может быть, им всем без меня было хорошо? Может быть, им без меня гораздо лучше, чем со мной? Глупость, конечно, несусветная, но человек так уж устроен. Человек необычайно мнительное создание. Наши эмоции зачастую нелогичны, даже парадоксальны. В нынешней ситуации вашей супруге может помочь только время и, конечно же, — спохватился профессор, — любовь и внимание всех близких ей людей».
На прощание Минаев крепко пожал Максиму руку и, глядя прямо ему в глаза, пожелал: «Терпения вам, друг мой, терпения». В голосе профессора слышалось явное сочувствие.
