роль женщины в идеальном еврейском обществе, которое рассчитывали создать. Даже те, кто был склонен к относительно эгалитарным взглядам, с трудом могли себе вообразить, что у женщин могут быть те же интеллектуальные потребности и способности, что и у них самих [Feiner 1993]. Порой такая амбивалентность приводила к откровенно мизоги-ническим высказываниям. В художественных и нехудожественных трудах маскилов присутствуют образы идеализированных образованных современных евреек, а рядом с ними – портреты их невежественных злонравных противоположностей [Cohen Т. 2001][40]. Как пишет К. Бейлин:
Итак, в идеологической системе маскилов просматривается парадокс. С одной стороны, они критически и сатирически описывали традиционные еврейские семейные институты, принимали меры к просвещению и якобы даже эмансипации женщин. С другой стороны, в их переосмысленных представлениях о еврейской семье сохранялась явственная гендерная дифференциация, в рамках которой за женщинами закреплялись прежде всего роли жен и матерей. Стремление маскилов внедрить браки, основанные на взаимном влечении, в которых преобладала бы буржуазная респектабельность, почерпнутая у Запада, в итоге возвращало еврейку в пределы дома, оставляя ее в положении помощницы мужа и примера просвещенности для детей. Любое образование, и светское, и еврейское, воспринималось как путь к достижению этих целей [Balin 2000: 29–30].
В середине XIX века голоса маскилов были единственными отчетливыми прогрессивными голосами внутри еврейской общины, поэтому всех авторов, писавших для прессы на иврите, несмотря на разницу их мнений, можно объединить под этим названием. К 1870-м годам внутри русского еврейства сформировалась довольно аморфная группа интеллигентов, которые писали на русском и ратовали за большую аккультурацию в русскую среду. В разных случаях я называю ее представителей прогрессистами, модернизаторами и русификаторами. Только к концу столетия сформировалась организованная религиозная консервативная реакция на деятельность этой группы. Говоря о периоде, предшествующем возникновению оформленного ортодоксального движения, я использую термин «традиционалисты», когда речь идет о тех, кто являлся противником изменений в еврейской общине.
Довольно много уже было сказано о постоянно развивавшихся политических, интеллектуальных, языковых, религиозных и общественных течениях внутри российского еврейства XIX века[41]. Для нас здесь важно отметить кристаллизацию российской Гаскалы и взглядов маскилов на женское образование. Дальше в этой книге будет показано параллельное развитие различных идеологий, их взаимодействие с развитием еврейского женского образования и взаимовлияние этих процессов.
Все вышеизложенные факторы – контуры русско-еврейских взаимоотношений, особый путь развития системы образования в России, традиционные образовательные практики российского еврейства и набиравшая силу и влияние критика этих практик со стороны интеллигентов – в совокупности своей создали необходимые условия для зарождения в еврейской среде современного образования. В следующей главе мы рассмотрим, как под влиянием ряда иных факторов эти новшества принесли особую пользу для девочек.
Глава 2
Непредвиденные последствия
Возникновение частных еврейских женских училищ
Современное частное еврейское женское училище Переля, открытое в Вильне в 1831 году, было не первым современным учебным заведением для евреев в черте оседлости. К этому времени успешная современная школа уже имелась у одесской еврейской общины. Однако в одесское училище принимали только мальчиков. Новаторство Переля заключалось в том, что он открыл учебное заведение именно для девочек-евреек. В этой главе будет рассмотрено, с чего все начиналось, почему Перель и несколько его коллег решили открыть школы для девочек-евреек и как, неожиданным образом, число их соратников увеличилось благодаря изменениям в законодательстве.
История первого частного еврейского женского училища
Ш. Ш. Перель родился в начале XIX века в мещанской семье и до поступления в Виленскую гимназию получал домашнее образование. В 1810-е годы обучение в гимназии было для евреев большой редкостью. В 1824 году среди учащихся средних школ Виленской губернии было всего два еврея [Beauvois 1986: 84]. Даже в 1841 году в соседнем Ковно в русских общеобразовательных учебных заведениях насчитывалось всего 14 учащихся-евреев, причем большинство – в начальных школах, а не в гимназиях [Белецкий 1894: 18].[42] Перель, видимо, был единственным евреем в своей гимназии, а по ее окончании влился в незначительное меньшинство виленских евреев, свободно читавших и писавших по-русски[43].
Судя по документам, Перель женился вскоре после достижения двадцатилетнего возраста[44]. У них с женой Сарой родилось двое сыновей и четыре дочери, старшая появилась на свет в 1822 году[45]. Получив нетипичное образование и создав после этого с виду вполне традиционную семью, Перель принял решение открыть первое в России современное училище для девочек-евреек. Неизвестно, знал ли он о провалившихся попытках внедрить современное образование в Умани и в Вильне или об успешной – в Одессе [Zalkin 2000: 197–198, 204][46].
Для своего времени Перель был человеком исключительно образованным, однако не особенно состоятельным[47]. Это делало его идеальным кандидатом в педагоги. Как еврей он не смог бы получить место в русской школе, однако в качестве выпускника гимназии, скорее всего никогда не посещавшего хедер, не годился он и в меламеды. Как следует из более поздней переписки, Перель гордился свободным владением русским языком и поставил своей задачей открыть и другим евреям доступ к русской культуре. Возможно, решение открыть русскоязычную школу для евреев было для него естественным поступком. Остается вопрос, почему он открыл именно училище для девочек.
В письме 1848 года, в котором он запрашивает государственные средства, Перель пишет:
Небезызвестно <…>, что образование женского пола является одним из главнейших средств для распространения образования между мужским полом <…>, ибо если матери получают еще во время девичьего состояния дух образованности, то и воспитывают детей своих по тем же правилам[48].
Сложно, разумеется, сказать, насколько это обусловлено стремлением убедить правительство в том, что он делает важное дело, а насколько отражает его истинную точку зрения. В любом случае и в среде более консервативных маскилов, и в правительственных кругах часто звучал аргумент, что девочки – идеальный инструмент передачи свободного владения языком следующему поколению[49]. Нетрудно поверить, что Перель разделял это убеждение.
В своем чрезвычайно подробном исследовании русскоязычных еврейских школ в России Криезе пишет, что решающим фактором для Переля стало внутреннее положение в Вильне. В 1830-е годы Вильна была одновременно и центром миснагедов – раввини-стической оппозиции хасидизму, – и местом первого расцвета русско-еврейской Гаскалы. Понимая, какое большое значение имеет для миснагедов изучение мужчинами Торы, маскилы, по словам Криезе, избежали противостояния, открыв школу для девочек [Krieze 1994: 23–24]. Вывод Криезе подкрепляет и тот факт, что несколько современных частных училищ для девочек-евреек открылись в Вильне даже раньше первого училища
