Лена Гурова
Иди ко мне…
Мы шли по аллее, наслаждаясь чудесным вечером: конец августа, ласковое солнышко, лёгкий ветерок… Начинающие желтеть ещё крепкие листочки шелестели, переговаривались «шёпотом», а в цветах, посаженных и в землю, и в горшки, и в большие вазоны, бушевала палитра ярких красок. Удачно подобранные композиции привлекали к себе внимание, давая отдых усталым глазам, вызывая эстетическое наслаждение… Впереди вышагивали Динка с Олежкой, вернее, он тянул за ручку девочку, только недавно научившуюся ходить, и выговаривал ей свои претензии.
— Ножки ставь ловно, левую, плавую, левую, плавую. — Буква эр не давалась мальчику. — Плохо, неловно. Мам, возьми её, я к Малинке!
На детской площадке, куда мы и направлялись, было полно детей. И девочка Марина, подружка Олежки, уже махала ему ручкой.
— Да, Динок, пока ты не научишься «ловно» ходить, сердце мальчишки тебе не завоевать. — Я ухватила дочку за кофточку, но она, вдруг, вырвалась и помчалась за пацаном.
Левая зацепилась за правую, и Динка полетела на дорожку, раскинув ручки. И уже совсем перед землёй её подхватили, она даже испугаться не успела. Чего не скажешь обо мне. Я в одну секунду потеряла сердце, голову и кое-что из ливера.
— Ой, Миша, как ты вовремя! — Воскликнула Соня. — Спасибо тебе.
Надо ли объяснять, что мои потери утроились, при виде Исаева стали отказывать жизненно важные органы, один за другим. За ненадобностью, ведь дышать всё равно не получалось…
— Здравствуйте, девчонки! Давно не виделись. Как поживаете?
Сколько же прошло времени с нашей последней встречи? Впрочем, это я видела его, а он, как раз — нет. Получается, больше двух лет. Последние месяцы после своего бегства из Барнаула я жила у Мостовых, так получилось. И ничего не знала об Исаеве, кроме того, что было сообщено Чингизом. Живёт себе человек, семью, наконец, создал, дочку воспитывает, детей тренирует. Мира и добра ему! Я была уверена, что отпустила, убрала «эту помеху» из своей жизни, бестолковой и неустроенной, центром которой была девочка Диана Ахметова. Мне приходилось решать свои проблемы самой, а их было много. Маленький ребёнок, работа, бытовые вопросы, заботы о Соне превратили уклад моего бытия в постоянное жертвование личными интересами. Хотя, положа руку на сердце, у меня их и не было, просто очень хотелось не выпадать из жизни, ходить в кино, театр, посещать бассейн, да почитать на ночь, и то проблема. Пока, на общем совете мы не решили жить вместе. Причём, и Соня, и я умудрялись много и плодотворно работать, Олежку пристроили в детский сад, а с Динкой сидела мама Аля. Мои родителя ничего не знали о трудностях их дочери, я их берегла. Да и как вывалить на головы родным, находящимся на другом краю географии, свои прозаичные нестыковки и издержки быта? Чем они помогут? Только будут переживать. Да и привыкла я уже к роли матери-одиночки, не первая и не последняя. Как и Сонечка, повеселевшая и хитро улыбающаяся.
— Хорошо поживаем, добра, правда, не наживаем. А ты где был? Совсем пропал с радаров.
— Мотаюсь со своими пацанами по городам и весям, почти не бываю дома. Сегодня приехали из Дагестана. — Он стрельнул глазами в мою сторону.
Я отмерла, забрала дочку, стала поправлять ей платьице, кофточку, волосики. Только не смотреть на него, только бы не встретиться с тёмными глазами, уже забытыми, стёртыми из памяти, оставленными в той жизни. Как хотелось в это верить! Но в реальности всё оказалось совсем наоборот…
— Исаев, ты торопишься? Мы в детское кафе собрались, детям обещали, пойдём с нами, поговорим, повспоминаем. Я только Олежку заберу. — И ускакала, хитрованка, оставила меня один на один с Мишкой.
— Как живёшь, Лиза? — А что он мог ещё спросить?
— Как видите, немудрёно. Как все. — Что я ещё могла ему ответить?
Повисло гнетущее молчание. Говорить было не о чем. Мы, как два разных полюса: вроде на одной планете, но разъединены экватором, у каждого своё звёздное небо, свои рассветы и закаты.
— Ну что, пошли? Мне надо с тобой посоветоваться, Миша. — Соня сочиняла на ходу.
— Вы идите, а мы с Диночкой домой. Нам надо в аптеку и Герду выгуливать.
Ещё уезжая на Алтай, мама Сони уговорила оставить чаушку им, Олежка сильно привязался к ней, да и она к нему.
— Так я подвезу, вон моя машина. — Опять синяя, но другой марки, Исаев не изменяет своим вкусам.
— Благодарствуем, мы на своей. А Сонечку, будьте любезны, доставьте.
Моя красная япошка, последний подарок Чингиза, стояла рядом с его, как знал. Автопарочка…
Эта машина, моя мечта, прибыла из алтайских сторон вместе с повинной головой Ахметова. Нет, он не звал меня назад, прекрасно понимая, что этого не будет никогда.
— Лиза, чем мне заслужить прощение? Я уже сделал сто добрых дел и ещё буду. Со мной никогда такого не было, сам себе простить не могу. Но мы не можем не общаться, без Дианки уже нет моей жизни, понимаешь? И без тебя. Да-да, это мои проблемы. — Он предотвратил поток язвенного водопада, готового вырваться из моей пасти. — Тебе придётся найти в себе силы простить меня, хотя бы ради общения на почве дочери.
— Я подумаю. — Процедила я. — Должно пройти некоторое время.
Но средство передвижения, благосклонно, приняла. Но ведь не роскошь! Шельма, Лиза!
Закрутившись по хозяйству, сильно припозднилась с прогулкой и вышла с Гердой, когда все уже спали. Бедная собака пулей полетела в кусты. Обычно, размеренная и вальяжная чау-чау ищет себе место для своей задней точки часами, гулять с ней приходится долго. А тут — метеор, пришлось догонять. На лавочке в глубине двора, сложившись в три погибель, сидел мужчина, большой, явно не с нашего околотка. Мой медвежонок всех дворовых знала хорошо, ни на кого не гавкала. И вдруг, в ночной тишине, громкий лай разрезал воздух.
— Герда, ко мне! Разбудишь всех, нельзя! Иди ко мне.
Она перестала тявкать и стала тереться об ноги мужика и принимать от него поглаживания. Это уже совсем нонсенс, совершенно не в её характере. Подойдя поближе, я узнала Исаева. И, совсем некстати, в ушах зазвенел тембр его голоса, когда он произносил: «Иди ко мне, Лиза…» И весь мир отправлялся в свободное плавание…
— Доброй ночи, подружки! Рад видеть вас вместе. У меня здесь друг живёт, к нему заходил, раз уж тут оказался. И застрял, такая ночь хорошая, тишина у вас, хоть и центр
