Ария Атлас
Клятва мертвых теней
Пролог
Мама всегда говорила, что нужно бояться живых, а не мертвых.
Она обманывала.
Мы ехали в машине, когда на улице уже давно стемнело. Я зевала, и мое дыхание оставляло испарину на поверхности окна машины, которая тут же исчезала. Огни неслись перед глазами. В зеркале заднего вида я наблюдала, как мама кусала губы.
Я поежилась в пластиковом кресле, которое, как мне казалось, уже давно было пора убрать. Ведь я не чувствовала себя ребенком и хотела сидеть рядом с мамой впереди. Когда она настаивала на своем, у нее появлялись мелкие складочки вокруг глаз, а уголки губ опускались вниз.
Машина остановилась, и мама выключила фары. Несколько мгновений мы сидели в темноте, и я слышала лишь стук пульса в висках. Мама развернулась ко мне, но слабые огоньки в салоне едва ли справлялись с тем, чтобы подсветить ее.
Выражение ее лица оставалось скрыто тенью.
— Мора, доченька… Ты должна будешь посидеть здесь какое-то время. — Она склонилась ко мне и сплела свои пальцы с моими.
— Почему?
Она обреченно вздохнула, будто на мой вопрос не существовало ответа.
— Мне нужно кое-что сделать. Это ненадолго, — улыбнулась она.
Я не поверила этой улыбке ни на секунду. Что-то тревожило ее, отчего она превратила свои губы в кровавое месиво. Мне хотелось, чтобы мама снова искренне улыбалась, поэтому я послушно кивнула.
— Умница. — Ее ласковые пальцы расстегнули мой ремень. — Ты можешь включить радиостанцию с детскими песнями, я уже настроила тебе нужную волну. Только постарайся слушать очень тихо и не подпевать. Тут он тебя точно не найдет.
Последние слова она сказала, будто сама себе.
— Когда ты вернешься?
Она задержала дыхание. Я боролась с зевотой.
— Очень скоро. Никому не открывай дверь. Если что-то случится, тут же позвони мне, хорошо?
Я снова кивнула, и мама поцеловала меня в лоб. Затем дверь машины за ней захлопнулась. Я перебралась на переднее сидение, представляя, как уже скоро буду сидеть на нем, точно взрослая. Наконец-то смогу увидеть, как мама умудряется не врезаться капотом в машины, что едут впереди.
Но мама не вернулась спустя десять минут. И спустя пятнадцать тоже. Голубые цифры на приборной панели продолжали сменять друг друга.
Сделав глубокий вдох, я разблокировала дверь и вышла наружу. Розовые кроссовки с громким хлюпом тут же опустились в грязь. Позабыв о страхе, что мама выругает меня, я сконцентрировалась на другом. На страхе, что с мамой что-то случилось.
Впереди виднелись надгробия, и я поняла, что мама припарковалась на кладбище. А, точнее, на поросшей высокой травой и сорняками его части. При виде свежих дат на могилах меня затошнило, и я подумала вернуться в машину. Сжав кулаки, я все же заставила себя зашагать между ними с высоко поднятой головой. Я переживала, что мертвецы могли почувствовать мой блеф.
— Это всего лишь земля и камень… Земля и камень, — бубнила себе под нос я.
Бояться нужно живых, а не мертвых.
Однако сколько бы мама ни твердила об этом, колючие мурашки на спине при одной мысли о смерти никуда не девались. Я застыла возле одной из наиболее свежих могил, где земля еще не успела стать серой-безжизненной и покрытой мелкими травинками. Здесь она еще пахла по-настоящему.
Тогда я и услышала голоса. Они исходили откуда-то справа, но весь вид мне закрывал большой склеп и деревья вокруг него. Я собрала все мужество, которое накопилось за мои недолгие десять лет, и направилась в его сторону.
Скрывшись за широким деревом рядом со склепом, я увидела, как моя мама и трое других людей склонились над вырытой ямой. Мама что-то тараторила, и глаза у нее бешено двигались, а волосы развевал ветер.
Это был мой первый раз на этом кладбище, да еще и ночью, но при виде мамы сердце замедлило темп. Она была в целости и сохранности. Я даже было подумала вернуться в машину, но движение позади нее привлекло мое внимание.
Мужчина вышел из-за деревьев и громко сказал:
— Мы готовы.
Кисти у мамы затряслись, как всегда при волнении, но она старалась не подавать виду. Собравшиеся люди взялись за руки, рассматривая что-то — или кого-то — в яме внизу. Они скандировали слова на незнакомом мне языке.
Любопытство взяло надо мной верх, и я поудобнее устроилась на корточках, чтобы узнать, чем все закончится.
Сначала ничего не происходило, но затем мама закричала, указывая пальцем в пустоту. Что-то клубилось, точно дым, посреди пространства рядом со склепом. Кто-то приобнял маму за плечи, успокаивая и поглаживая. Она уткнулась этому мужчине в плечо, вероятно, потому что на тени неприятно было смотреть. Даже я почувствовала, как жгло глаза.
— У нас не было выбора, у нас не было выбора, — повторял обнявший маму мужчина, но, казалось, он уговаривал сам себя.
Тень разрослась, превратилась в очертание человека, но ничего человеческого в ней не было. Существо двигалось с грацией божества, приближаясь к объединившимся в группу людям, среди которых на передовой линии смело стояла моя мама. Оно сделало вдох и медленно издало звуки, отдаленно напоминающие слова, но язык не был мне знаком. Мама произнесла что-то в ответ.
На тень по-прежнему было больно смотреть. Она была чем-то неестественным, леденящим душу и сердце. Я зажала свой нос в ладони, чтобы согреться. Руки оказались еще холоднее замерзшего носа, словно я держала их во льду по меньшей мере полчаса. Я тихонько всхлипнула от неожиданности.
Существо подняло голову, его тени переместились. Оно искало что-то в темноте. Мое сердце грозило выпрыгнуть наружу, убежать, куда глаза глядят, но я сама не могла пошевельнуться.
Оно искало меня.
Затем это воспоминание и множество других исчезли. До тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать.
Глава 1. Восемнадцать свечей на гнилом бургере
Утро пахло влажностью, и мир вокруг казался мертвым.
Город привычно погряз в смоге, а машины угрюмо смотрели на меня потухшими фарами, покрытыми каплями моросящего дождя. Утренняя тишина субботы оглушала. Я вытащила из кармана спутавшиеся в комок наушники и принялась перебирать провода пальцами. Ноги сами вели меня по дороге на работу, они знали уже родной Винбрук наизусть.
Многоэтажные высотки соседствовали с аккуратными домиками на небольшую семью. Спальный район города практически не отличался от центра — кусты везде были одинаково не подстрижены, а газон часто запускали. Ландшафтным
