Т. АРПАЧАЙСКИЙ
Ошибка парторга
или
случай в горах Кавказа
Всем своим соотечественникам, в рассеянии сущим, всем без исключения, гонимым судьбой, „ауслендерам“, лишившимся родины и ныне томящимся в тоске безнадежной неопределенности по всем закоулкам Западной Европы, — всем им, врагам насилия и произвола и друзьям свободы и демократии посвящает свой маленький труд
автор.
К читателям.
Из приводимых здесь подстрочных примечании и пояснений, некоторые касаются слов, каковые, пожалуй, большинству из читающих покажутся общеизвестными и не нуждающимися в специальном объяснении. Это так, и это верно, главным образом, по отношению к тем, кто близко знаком с советской действительностью и советским жаргоном, где вообще в почете самые невероятные словесные сокращения.
Но несомненно и то, что среди предполагаемых читателей, кои захотят почтить своим вниманием эту книжку, найдутся и такие (в основном из состава первой российской эмиграции), для которых упомянутые пояснения явятся, так сказать, неким откровением и облегчат чтение, и если даже таковых окажется лишь единицы — тем не менее, я позволю себе считать свою цель достигнутой.
Т. А.
ПРЕДИСЛОВИЕ
И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его и жилище Его, и живущих на небе.
(Откр. 13:6).
И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.
(Откр. 13:15).
Этот поразительный случай не является анекдотом или досужей выдумкой автора. Это быль. О ней поведал мне родной брат незадачливого парторга1 Карпо Симонян, в то время уже второй год мучимый в застенках НКВД, ставший моим другом после того, как я, волею Рока, сделался его однокамерником.
Вскоре Карпо был вызван из камеры ночью „без вещей“2, которые затем забрал надзиратель, и мы больше его не видели...
Прошло много лет. Несчастный Карпо давно уже перешел по ту сторону Великой Грани. Но я его не забыл, и сегодня, под наплывом старых воспоминаний, решил рассказать о том, что мне передал мой бедный друг о своем брате-парторге, с коим судьба сыграла столь злую шутку.
Пусть ниже описываемое событие не вызывает у читающих недоумения и недоверия. Оно становится понятным, если признать, что в стране коммунистической диктатуры мало кто верит в подгнившие большевистские идеалы, и среди партийных рядов на низах нет почти ни одного настоящего, идейного коммуниста: все держится на взаимном обмане, страхе и личной выгоде. Выведенный здесь тип деревенского партийца является редким исключением разве только по своим общечеловеческим нравственным качествам, в остальном же он достаточно характерен для средней партийной массы в СССР. Будучи проводниками в жизнь антинародных директив „партии и правительства“, эти мелкие партийные сошки на деле являются лишь слепыми исполнителями злой воли правящего меньшинства, его рабами, мухами, втянутыми в сотканную с дьявольским искусством паутину большевистской внутрипартийной и внутригосударственной политики. Подавляющее большинство этих „ленинско-сталинских кадров“ состоит из лиц, наиболее всесторонне бездарных, недобросовестных, шкурников и карьеристов, способных видеть в партбилете своего божка и являющихся, по сути, лишь приложением и нему. И они то, без зазрения совести, строят собственное благополучие на горе и бедах вконец пришибленного и обесправленного подсоветсного народа.
Но известная, правда, незначительная, часть средних членов партии охватывает тех, кто или „записался“ в нее в первые годы по стадному инстинкту, или прельстившись трескучими фразами и многообещающими лозунгами, или же. наконец, оказался „втянутым“ либо „торжественно принятым“ (попробуй, откажись!) из числа рабочих-кадровиков и бедняков-крестьян. Среди этой категории партийцев порою, как жемчужное зерно в навозной куче, попадаются люди относительно честные по натуре, в которых большевизм не успел окончательно убить совесть, унаследованную при рождении. Не все из них, однако, достаточно сильны, чтобы раз и навсегда, даже и с риском для жизни, отрешиться от своего настоящего, поскольку оно не согласуется с их прежними идеалами. И эти „партийцы поневоле“ продолжают по инерции исполнять свои партийные обязанности и „нагрузки“, внутренне страдая от сознания того, что они являются винтиками чудовищной партийной машины, уродующей жизнь, давящей и калечащей людей. Некоторые из них кончают самоубийством, как, например, это сделал в в конце 30-х годов Агаси Ханджян, секретарь ЦК партии Армении, застрелившийся тотчас же после своего спора с Берия.3 Последний был тогда секретарем Заккрайкома4 партии и требовал от Ханджяна проведения мер, направленных к дальнейшему ущемлению интересов и без того обездоленного армянского народа.
Другие, отчаявшись, становятся на путь подпольной или открытой вооруженной борьбы, организуя и уводя за собой в горы и леса всех, жаждущих освобождения, и, в конце концов, неизбежно гибнут в неравных схватках. История Кавказа за последние тридцать лет полна подобных, иногда воистину героических, примеров.
Третьи, более слабые духом, не находят сил для такого разрешения внутреннего конфликта с самим собой и тянут далее партийную лямку, ожидая, как желанного чуда, падения большевистского колосса. Что в таком случае будете ними—до этого мысль их не доходит, довольствуясь убеждением, что только оно одно, рано или поздно, может избавить их от мучительных и неразрешимых внутренних противоречий.
Обычно, представители этой последней категории партийных работников, так или иначе, оказываются „чужаками“, „балластом“, „вредителями“, со всеми вытекающими отсюда последствиями; те же из них, коим, до времени, удается избежать этого, игрою случая, могут, подчас, сделаться жертвами роковых ошибок, подобных той, в которую так легковерно впал и злополучный колхозный парторг Минас Симонян, герой нашей повести.
Автор.
Пролог.
Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе.
(Песнь Песней 4:7).
Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами?
(Песнь Песней 5:10).
Таинственный гений предвечного Творца вселенной, достигнув Своего совершенства, создал чудо мироздания — Кавказ ... И когда сотворенное Им предстало перед Ним во всей своей чарующей красоте, — великий Зодчий земли и неба умилился делом рук Своих и благословил его на веки веков. И с тех пор над Кавказом — благодать Божья, и край этот называют благословенным...
Пленительный, сверкающий, величавый — как бы еще ни называли Кавказ—слова не в силах передать
