Крюк был таким острым, что отчим называл его своим когтем. Он потрошил им рыбу, пробивал дырки в стене, мог воткнуть крюк в балку над головой и повиснуть на нем, протыкал бумагу, иногда нечаянно цеплял им за подушку или чьи-нибудь штаны, разрывая их в лоскутья. Крюк заменял ему руку, но мог также служить оружием. А девочка не понимала, что нет у нее друга лучше отчима.
Родная мать Махины, высокая женщина с недоверчивыми глазами, сама шила себе бесформенные платья и писала стихи. Она сбежала от мужа со священником епископальной церкви, который в результате столь опрометчивого брака лишился прихода и теперь продавал страховки. Махина нашла дом своей матери. Загнанного вида священник-расстрига отворил ей дверь. Мать была недовольна, она поморщилась и сказала:
— Бывают вещи, о которых лучше не спрашивать, — а потом прислала Махине стихи про любопытную маленькую девочку с той же самой моралью. Она не пожелала назвать Махине имя ее отца, но Махина сама все выяснила.
Родной отец оставался для нее только именем, но даже имя звучало красиво, а отчим был калекой. Острый серебряный крюк, которым заканчивалась культя, пугал девочку — ей казалось, этот крюк держит ее в плену, она чуяла, что в отчиме таится жестокость. И разве не извращение — эта манера похваляться своим уродством, до блеска начищая хищное острие крюка?
У меня есть настоящий отец, думала Махина, а иногда произносила это и вслух. Мой настоящий отец похож на меня.
Отчим ломал себе голову, как еще доказать девочке свою любовь, как потешить ее нарядами, карманными деньгами. Он удочерил ее, он покупал ей все, чего она хотела. После того как жена бросила его, он сам воспитывал девочку, совершенно беспомощный в своем обожании, ибо больше у него никого на свете не было. Справился ли он со своей задачей? Нет, конечно, ведь девочка все время была чем-то недовольна.
Внешне Махина заметно отличалась от отчима, и дело тут было не только в крюке. Высокая, гибкая азиатка, многие находили ее экзотичной. Смуглое личико, лисья мордочка напоминали о кочевниках, номадах, словно она явилась издалека, — не американка вовсе, а чужеземка со своей тайной. Мой отец похож на меня, думала она. Отчим научил ее никого не бояться, а спрашивать у обидчика имя: чужак ли, злой мальчишка в школе, полисмен или насильник — спрашивай: «Как тебя зовут?»
Тут Мизинчик перебила:
— Я не понимать эта история. У нее проблема?
Наклонившись через стол, Бадди пояснил:
— Отчим ей надоел. Она хотела найти родного отца.
— И что — она его найти?
— Как она его нашла — это и есть рассказ. И что было дальше — тоже рассказ. Все, что я говорю, относится к делу. Заткнись и слушай.
— Но что-то быть не так, иначе не быть рассказ.
Ремарка неграмотного дяди Тони, на мой взгляд, не уступает самым тонким суждениям о природе художественного вымысла.
— Заткнись на хрен, — буркнул Бадди в сторону дяди Тони и возобновил свое повествование.
Отчим с крюком вместо руки так сильно любил приемную дочь, что в конце концов решил помочь ей найти родного отца. Почему он пошел на это? Потому что он ее любил. Он готов был все сделать для нее.
— Когда бескорыстно делаешь что-то для другого, это и есть самая большая любовь, — заметил Бадди.
— И эта девочка найти свой отец? — не утерпела Мизинчик.
Иви внимательно слушала, широко раскрыв глаза, вздрагивая при каждом упоминании о крюке и о родном отце, а когда Бадди на миг умолкал, Иви, ерзая и едва сдерживая слезы, заглядывала ему в лицо, пытаясь угадать, что будет дальше.
— У отчима было много друзей, — продолжал Бадди, и Иви закивала в такт. — Один сумел разузнать, где живет родной отец девочки. Жил он в другой части страны, зато неподалеку от большого города с аэропортом. Чтобы дочка хорошо выглядела при первой встрече, отчим занял денег и купил ей новые наряды, дал с собой денег, купил билет и отвез в аэропорт, крутя руль своим крюком. Он ласково поцеловал ее при расставании.
Махине его поцелуй был противен. Она не понимала, на какую жертву пошел ее отчим. Он был для нее не человек, а крюк. Наконец-то я увижу своего родного отца, который похож на меня, — только об этом она и думала и, едва самолет приземлился, ринулась в ближайшую телефонную будку.
— Алло!
— Это родной отец, — возбужденно пропыхтел дядя Тони.
— Кто это? — спросил Бадди голосом что-то заподозрившего отца.
— Это я, твоя маленькая дочка, — пропищала Мизинчик.
Отец страшно обрадовался, когда это услышал, голос его стал нежным и наполнился любовью — гораздо нежнее, чем у ее отчима. Он был щедр, он был готов дать ей все, чего она пожелает. Только одно его огорчало — он сказал Махине, что должен идти на работу, но, когда освободится, будет ждать ее в своем трейлере. Девушка поболталась в аэропорту, а ближе к назначенному времени взяла такси на деньги, которыми снабдил ее отчим, поехала на стоянку и отыскала трейлер, где жил ее отец.
Поездка на такси обошлась в восемьдесят семь долларов, но дело того стоило хотя бы потому, что родной отец оказался гораздо моложе отчима. Он был красив, но лицо измученное: сразу видно, что жизнь обошлась с ним неласково. Махина узнавала в его лице свои черты — те же глаза, нос, подбородок. Отец был высок, он опустил две крепкие ладони на плечи дочери, а когда он поцеловал ее, она заплакала от радости.
— Хорошая история, счастливая история. Семейная история более лучше, — похвалил дядя Тони.
— Это еще не все, — улыбнулся Бадди, поддразнивая их, выдерживая паузу, а потом заговорил голосом родного отца: — Пойдем куда-нибудь поедим. В трейлере у меня припасов нет. Консервы только. О’кей?
— О’кей, — отозвалась Мизинчик, бросив взгляд на развеселившуюся Иви.
В столовой отец сказал, что получка у него только через неделю и не может ли она одолжить ему денег — он хочет сам заплатить за обед, ведь не годится, чтобы расплачивалась дочка. Она дала ему две двадцатки и заказала чили. Отец сказал, что не голоден, и выпил бутылку пива, потом вторую, потом стаканчик виски, а потом еще один, поскольку первый он счел чересчур маленьким («Это слишком много», — заметил дядя Тони). Выпив, отец начал рассказывать, как он несчастен. Нет, сейчас он, конечно же, счастлив, но зачем она сбежала от него с тем гнусным священником?
— Как ты могла так обойтись со мной? — твердил он, не поднимая глаз, почти не шевеля губами.
Он начал путать дочь с матерью, все время повторялся, хныкал и на глазах становился все более несчастным и больным.
— Почему она не убежать? — удивилась Мизинчик.
В одной руке ее отец держал очередной стакан виски, а другой сжимал ее руку, так сильно стиснув пальцы, что она не могла вырваться. Махина сказала ему:
— Пожалуйста, пойдем домой!
Вернувшись на стоянку, отец закрыл руками лицо и заплакал. Он понял, что плохо вел себя, просил у дочки прощения, говорил, что ему очень стыдно. Он снова обнял ее за плечи, и вид у него был такой печальный. Потом он взял ее за руку и повел в свой трейлер, а как только они вошли, он грубо схватил дочь и запустил руки ей под одежду. Махина попыталась вырваться, но родной отец захлопнул дверь трейлера и запер ее, задвинув засов. Попав в ловушку, Махина тщетно молила сжалиться, отпустить ее. Только теперь она поняла, как счастливо и спокойно жила до тех пор. Зачем она уехала от отчима?
