Трудно сказать, был ли на самом деле готов Нельсон осуществить столь чудовищную акцию, которая, вне всяких сомнений, вызвала бы возмущение во всем мире, и в первую очередь в самой Англии, но угроза возымела действие. Многие историки считают, что он просто брал датчан на испуг. Как бы то ни было, но расчет оказался верен. Принц Фредерик решил, что смертей уже достаточно, и согласился на перемирие. К тому же он не желал подвергать бомбардировке город. Подействовало на принца и наличие в составе английского флота кораблей Паркера, еще не вступавших в сражение. Он же не знал, что они и не могли вступать в бой с датчанами! Эти корабли составляли основу эскадры, которая должна была идти к берегам России. Не на разбитых же линкорах угрожать Ревелю и Кронштадту! А ведь сражение с русскими предстояло еще более ожесточенное, чем с «братьями-датчанами», ведь драться до последней капли крови российские моряки умели всегда.
Создалась ситуация, когда и англичане, и датчане явно преувеличивали силы противника. При этом обращает на себя внимание тот факт, что перемирия запросили не побежденные, а победители. Что касается датчан, то они были готовы драться и дальше. Впоследствии датчане никогда не признавали своего поражения в Копенгагенском сражении, подчеркивая, что перемирия запросили не они, а Нельсон, они же после долгих раздумий просто согласились на его предложение, да и то только потому, что не было выдвинуто никаких политических требований и Нельсон просто просил прекратить бой! С этими доводами спорить трудно, ибо за ними стоят факты.
Одним из первых выступил в печати с критикой попытки англичан приписать себе победу в Копенгагенском сражении коммодор датского флота Фишер. Он писал: «В этом неравном сражении, которое мы вели в течение четырех с половиной часов с беспримерным мужеством и эффективностью, огонь превосходящих сил противника за час до окончания битвы был настолько ослаблен, что ряд английских кораблей, и в частности корабль Нельсона, оказались вынужденными делать только сигнальные выстрелы, а сам этот герой в середине сражения, когда битва достигла своего апогея, послал флаг перемирия на берег с предложением прекратить военные действия».
Заявление датского коммодора выглядело на фоне победных реляций настолько сенсационно, что его сразу же перепечатали английские газеты. Все ждали, как будет оправдываться Нельсон. Но он промолчал, отделавшись лишь письмом принцу Уэльскому: «Что касается этой чепухи относительно победы, то Вашему королевскому высочеству не следует слишком доверять ему (Фишеру. — В. Ш.)». И никаких аргументов, а тем более фактов в свою защиту.
После заключения перемирия, когда в дело вступили дипломаты и вынудили Данию отложиться от союза с Россией, победа Нельсона при Копенгагене была подтверждена де-юре. О де-факто историки спорят и по сей день.
В Англии сражение при Копенгагене рассматривают как столкновение двух флотов, в котором датчане, разумеется, потерпели поражение.
У датских военачальников в последний момент просто не выдержали нервы и они упустили вполне реальный шанс преподать хороший урок английскому флоту и обратить свое поражение в блистательную, хотя и кровавую победу. Сил и средств для этого у них еще хватало. Однако в Дании не было в то время предводителя, подобного Нельсону, — способного к решительным действиям, импровизации, инициативе и риску. А на войне нередко выигрывает тот, у кого в придачу ко всем боевым качествам еще и более крепкие нервы.
Глава восемнадцатая
ВОЛНЫ БАЛТИЙСКОГО МОРЯ
Нерешительный и вялый Паркер после сражения проявил завидную деловитость. Он быстро подсчитал потери и тут же назначил на освободившиеся офицерские должности своих выдвиженцев. Все предложения и просьбы Нельсона он оставил без внимания. Особенно хлопотал Нельсон за лейтенанта с линейного корабля «Монарх», который в разгар боя заменил павшего капитана и отлично справился со своими обязанностями. Но капитанское место досталось не ему, а старому знакомому вице-адмирала Паркера по Вест-Индии, просидевшему весь бой на не сделавшем ни одного выстрела «Лондоне». Возмущенный Нельсон жаловался своему бывшему подчиненному, а теперь члену совета Адмиралтейства Трубриджу: «Я, дорогой мой Трубридж, оказался в очень неловком положении в отношении повышений. Мой долг повелевал мне добиться повышения первого лейтенанта, служащего на «Элефанте», но всеми моими ребятами пренебрегли. Я хотел бы надеяться, что Адмиралтейство при повышении первых лейтенантов с кораблей, участвовавших в бою, сочтет, что рекомендации лорда Нельсона могут иметь какой-либо, пусть незначительный вес».
О своих подчиненных Нельсон не забывал никогда. Он умел отличать, поощрять и помогать достойным. Ради блага своих офицеров и матросов он мог скандалить и рисковать собственной репутацией, зато его подчиненные знали, что их права будут защищены, интересы соблюдены, а отличившиеся отмечены. Об этом не слишком часто встречающемся у больших начальников качестве знал весь британский флот, и именно за это Нельсона не просто чтили как героя и победителя, а искренне любили, как любят дети своего строгого, но справедливого и заботливого родителя.
Помимо отказа в повышении по должности людей Нельсона Паркер осуществил еще одну акцию, которая вызвала обиду и злость у всего личного состава сражавшейся эскадры — от командующего до последнего юнги. Все захваченные суда и плавбатареи (кроме одного корабля, отправленного для наглядного доказательства победы в Англию) Паркер велел сжечь. Таким образом, он одним махом лишил тысячи матросов и офицеров их законной доли за захваченные призы. Уничтожать трофеи не было никакой необходимости: каждый из кораблей после соответствующего ремонта мог еще немало лет прослужить в английском флоте. И по этому поводу Нельсон разразился гневным письмом, на сей раз прямо первому лорду графу Сент-Винсенту: «Я не знаю, упомянет ли сэр Хайд Паркер этот предмет в беседе с Вами, ибо он богат и не нуждается в призовых деньгах. Поверьте мне, что не желание получить несколько сот лишних фунтов стерлингов побуждает меня направить Вам это письмо. Мой дорогой лорд, я руководствуюсь только справедливостью в отношении храбрых офицеров и моряков, которые сражались в этот день. Верьте мне, я взвесил все обстоятельства и моя совесть говорит, что королю следовало бы обратиться с милостивым посланием к палате общин, чтобы она вотировала дар для этого флота. Ибо каковы должны быть естественные чувства офицеров и матросов, принадлежащих к этому флоту, когда они видят, что их богатый главнокомандующий сжигает все плоды их победы, которые, если бы их привели в порядок и отправили в Англию… могли быть проданы за хорошую кругленькую сумму».
Король и парламент, однако, ограничились словесной благодарностью героям Копенгагена. Одни говорили, что так произошло потому, что победа была неполной, другие винили во всем зависть и происки вице-адмирала Паркера. Были и такие, кто утверждал, что всему виной неприязнь короля к лорду Нельсону из-за его скандальной связи с леди Гамильтон.
— Ну а мы-то при чем? — удивлялись моряки. — Мы честно дрались и хотели бы получить за это хоть немного, но честно заслуженного!
— Ничего! — сказали им. — Война еще не окончена, и у вас еще будет возможность отличиться!
