Долги же Чижова были на сумму 64 тысячи рублей и состояли из 35 тысяч паев Московского купеческого общества взаимного кредита, полученных под залог акций Московско-Ярославской железной дороги и паев Купеческого банка, а также принятого им на себя долга Архангельско-Мурманского срочного пароходства на сумму 18 тысяч рублей. Кроме того, он имел обязательства перед сестрами, поддержавшими его в Архангельско-Мурманском начинании: Александре Васильевне и Елене Васильевне он должен был вернуть по 4 тысячи рублей, а Ольге Васильевне, в замужестве Поповой, — 3 тысячи рублей.
Осуществить возврат долгов Чижов просил следующим образом:
«К маю месяцу, когда будут получены дивиденды с акций и паев, продать: четыре пая Московского купеческого банка, десять паев Товарищества Никольской мануфактуры Саввы Морозова сына и К°, десять акций Московско-Ярославской дороги, потом взять мой членский взнос в Московском купеческом обществе взаимного кредита и получить долг вышеназванный. Все это вместе должно составить более пятидесяти четырех тысяч восьмисот рублей, и этими деньгами покрыть мои долги в Московском купеческом обществе взаимного кредита и принятый на себя долг Архангельско-Мурманского товарищества срочного пароходства…
В уплату долга моим сестрам отдать Александре и Елене Васильевнам по пятидесяти пяти акций Общества Московско-Ярославской железной дороги, а Ольге Васильевне сорок акций, разумеется, когда все акции будут выкуплены…»[679]
Особо в завещании Федора Васильевича была упомянута его «крестница» Екатерина Михайловна Маркевич. В начале 70-х годов она вышла замуж за Василия Семеновича Трифановского, брата известного в Москве врача-гомеопата Д. С. Трифановского. Катенька жила с мужем по преимуществу в Малороссии, в селе Березовка Полтавской губернии Прилуцкого уезда и растила сына, названного в честь ее «крестного отца» Федором. Она всегда была желанной гостьей в доме Федора Васильевича. Да и он сам, пока позволяло здоровье, часто наведывался на Украину в имение Трифановских, баловал Катеньку и «внучка» дорогими, с отменным вкусом выбранными подарками, нередко привозимыми из Западной Европы, где бывал по служебным делам или для лечения.
Согласно воле Чижова, Екатерине Михайловне Трифановской отходил его дом в Москве на Садово-Кудринской, под № 437 и 10, «со всею мебелью, экипажами, часами, кроме картин и библиотеки», а также тысяча акций Московско-Курской железной дороги. По оглашении завещания такое явное предпочтение «крестницы» вызвало ревнивое неудовольствие сестер Федора Васильевича, которые, вероятно, были не посвящены братом в строго хранимую им от пересудов историю своей давней любви.
Весь свой основной капитал, состоявший из 24 тысяч акций, приходившихся на его долю участия в Обществе Московско-Курской железной дороги (за вычетом тысячи акций, доставшихся Е. М. Трифановской), Чижов завещал на устройство и содержание пяти профессионально-технических учебных заведений. Одно ремесленное училище, по его плану, должно было быть сооружено в Костроме — предполагалось, что уровень обучения в нем будет равняться гимназии и готовить средний технический персонал для промышленных предприятий («Из него могли бы выходить ученики в подмастерья, приказчики фабрик, впоследствии могли бы быть сами директорами фабрик, хозяевами мастерских…»).
Четыре низших училища, построенных в Костроме, Кологриве, Чухломе, а также Галиче или Макарьеве (по выбору Костромского губернского земства), должны были выпускать высококвалифицированных рабочих-ремесленников. Обращаясь к своим душеприказчикам, Савве Ивановичу Мамонтову и Алексею Дмитриевичу Поленову, Чижов просил их составить учебные программы этих училищ таким образом, чтобы в них большая часть времени уделялась развитию профессиональных производственных навыков.
Кроме того, Чижов распорядился основать в Костроме родильный дом и при нем учебное родовспомогательное заведение с классами повивальных бабок. По поводу этого пункта завещания современники гадали: «Каким образом и почему Федор Васильевич пришел к мысли об устройстве именно такого рода учреждения? Был ли у него в жизни какой-либо случай, который показал всю необходимость такого учреждения, или же он сделал это по совету доктора Смирнова, в семействе которого всегда останавливался во время приездов в Москву?»[680] Имея сегодня доступ к архиву Чижова, его переписке и дневникам, мы смеем выдвинуть более обоснованное предположение. Думается, что сделать такое распоряжение заставила Федора Васильевича память о событиях тридцатилетней давности в далеком малороссийском хуторе Леньков, где скончалась от «послеродовой горячки», дав жизнь дочери, его возлюбленная Катерина Васильевна Маркевич.
Свою личную библиотеку, состоящую из более чем четырех тысяч томов, а также три портрета: скульптора Витали работы К. П. Брюллова, «Пожилого человека с мальчиком» кисти Д. Г. Левицкого, автопортрет А. П. Лосенко — Чижов велел передать в дар Румянцевскому музею. Туда же в запечатанном на сорок лет виде поступали его дневники и переписка.
В те годы многие истинные радетели об отечественной культуре несли в расположенное вблизи Кремля, на Ваганьковом холме, здание бывшей городской усадьбы гвардии капитан-поручика П. Е. Пашкова свои сокровища. Первоначально Румянцевский музей был открыт в 1831 году в Петербурге на основе книжной и рукописной коллекций графа Н. П. Румянцева, библиофила, книгоиздателя и мецената. Спустя тридцать лет собрание Румянцева было перевезено в Москву и со временем преобразовано в настоящий народный музей, создаваемый не на средства казны, а «жертвами милостивцев», представлявших все сословия Российской империи: от Государя Императора и его сановников до временнообязанных крестьян.
Картинная галерея музея начала формироваться с поступления эпохального полотна А. А. Иванова «Явление Христа народу» вместе со 150 эскизами и этюдами к нему. Они были приобретены Императором Александром II у наследников художника специально для Румянцевского музея за 15 тысяч и 25 тысяч рублей золотом соответственно. В дальнейшем «Музей одной картины» пополнялся либо за счет подарков, либо по завещаниям. Несомненно, сделанный Чижовым выбор пристанища для своей библиотеки и картин объяснялся двумя причинами: благородной просветительской целью создателей первого в Москве публичного общедоступного музея и присутствием в нем живописных произведений «друга-римлянина» Иванова.
Похоронить себя Чижов завещал «очень просто», употребив не более полутораста рублей. Кроме того, просил купить хороший покров и отдать его в храм Арбатской части Феодора Студита, прихожанином которого он являлся, а своему духовнику, священнику этой же церкви, уплатить тысячу рублей на помин души.
Утром 14 ноября 1877 года Федор Васильевич Чижов сделал в дневнике небольшую запись, буквально в несколько строк. В последнее время он почти не вставал, проводя дни и ночи в покойных креслах за рабочим столом, в теплом беличьем халате. Любое изменение положения тела причиняло невыносимую боль. Рядом безотлучно находился приехавший из Киева преданный друг — Григорий Павлович Галаган.
