уже половину личного состава потеряли. Связь и организация совсем расстроились, а в вечернем зареве только и видно – вспышка слева, вспышка справа, прямо как на учениях, только люди – твои товарищи, по-настоящему падают и уже больше не встают. Мы половину ночи минировали улицы и проспекты в городе, даже пришлось распотрошить один из городских складов, нам не хватало инструментов и кабеля.
В итоге, к утру выяснилось, что это был «мартышкин труд», немецкая техника по этим улицам не пошла, они пехоту пустили и та стала просачиваться то тут, то там и постепенно вытеснять нас с позиций.
Только оттеснили нас за окраину как сначала налетели немецкие тяжелые бомбардировщики и перепахали всю землю вместе с нами и остатками артиллерии полка (несколько «сорокапяток» ещё оставалось на тот момент), а потом пришло несколько звеньев пикировщиков, те уже точечно бросали свой страшный груз, буквально по головам нашим ходили с надсадным ревом, от которого сердце падало куда-то в пятки.
Не знаю, как удалось вырваться из этого пекла, но наш шофер Леха Тимофеев смог сохранить полуторку (причем она была одна единственная на всю инженерную роту) и собрал всех, кто остался от нашей инженерной роты (я и ещё трое ребят), и вывез нас оттуда.
Приказ у остатков полка был прорваться к станции Вашигино и соедениться с основными силами дивизии, которые должны были уже разгружаться на станции. Нормальные карты местности у нас отсутствовали, дорожных указателей не было (а скорее всего мы их просто не видели настолько быстро драпали), мы очень быстро сбились с пути и уже не знали куда едем.
Алексей гнал как шальной, немецкая авиация могла появиться в небе в любой момент, солнце поднималось и выходило в зенит, вокруг жара и клубы дорожной пыли, меня разморило на жаре, я устал, хотелось пить, глаза закрывались от усталости, но кочки и ухабы не давали уснуть, а ещё очень сильно хотелось в туалет по нужде, так сильно, что сил терпеть уже не было…
Только я собрался постучать по крыше кабины и крикнуть чтобы Леха притормозил, как воздух разрезали автоматные очереди и ружейные выстрелы. Полуторку тряхнуло, занесло, а потом она резко дернулась и остановилась, словно уткнулась в невидимую стену, мы в кузове повалились друг на друга. Водитель Лешка Тимофеев был готов и не подавал признаков жизни.
Те, кто был порасторопнее уже выпрыгивали через борта кузова, но немцы только этого и ждали, срезая ребят очередями и одиночными выстрелами наповал. Я остался в кузове, меня словно парализовало страхом и безысходностью своего положения. Одна из очередей прошила кузов полуторки, пули выбили щепки из деревянного борта, уйдя в сторону, не задев меня. Потом все стихло на какое-то время. Немцы наблюдали и прислушивались. Потом раздалось пару выкриков и команд, я услышал звук шагов, они подходили к грузовику, жить мне оставалось какие-то секунды.
Рядом со мной, на мешках с инструментами и другим барахлом лежал аккордеон, который мужики похоже прихватили в одном из городских домов и забросили в машину. Почему-то я в тот момент смотрел только на него, а не на свою винтовку, которая валялась у моих ног. Может потому, что я ещё с детства умел играть на инструменте и даже какое-то время состоял в школьном оркестре. В голове крутилась дурацкая мысль: «Помирать так с музыкой» …
Тут немец резко откинул задний борт и увидел, что в кузове лежу я. Ариец истошно заорал - «русишь», направил на меня дуло своего короткого автомата и нажал на спуск, но произошло чудо - выстрела не последовало. «Вас ис дас»!! – воскликнул фриц.
Немец продолжал орать и одновременно клацать затвором, позже я понял, что патрон из автоматного рожка при подаче заклинило и поэтому случилась осечка, спасшая мне жизнь. Я же в ответ смотря на немца заорал: «музыка, гармошка, играть!!!» и нервно захохотал, у меня была истерика. По глазам немца было ясно, что он вообще ничего не понимает: автомат не стреляет, в кузове сидит русский и орёт про какую-то гармошку и хохочет.
Пока у немца случилась заминка и не подошли другие я в состоянии толи аффекта, толи помешательства, схватил аккордеон и заиграл первое, что пришло в голову, а пришла мне популярная тогда песня: «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни тайна…».
Немец перестал мучить свой автомат и уставился на меня вообще ничего не понимая. Подошли и другие фрицы, слушали, смотрели заинтересованно и недоуменно, тыкали в меня пальцем, оружие было у всех опущено вниз. В нагрузку ко всему, я даже не заметил, что напрудил в штаны и сижу в луже, мочевой пузырь больше не мог терпеть и стресс сделал своё дело. Представляю картина была ещё та - в поле стоит грузовик, вокруг лежат тела погибших, а в кузове сидит красноармеец, в мокрых штанах, лыбится, поёт и играет на гармошке в окружении немцев.
