переводить наш разговор в тупые пошлые перепалки я не планирую.
Усмехнувшись, упираюсь ладонями в твёрдую, как камень, грудь. Легонько толкаю.
— Не обольщайся.
Саша перехватывает мои запястья и начинает гладить большим пальцем ровно там, где часто-часто бьётся пульс, наслаждаясь очередным моим уязвлённым состоянием. Затем неохотно отступает и выходит из ванной комнаты.
Закрыв за ним замок, слышу отдаляющиеся шаги и приступаю к задуманному. Включаю кнопку, прохожусь горячим воздухом по белому кружеву. Меня ничуть не смущает, что розовый фен принадлежит Насте. В данном случае трогать чужое я абсолютно не брезгую. Она ведь тоже нет.
— Закажем что-то на ужин?
Я возвращаюсь в гостиную спустя десять минут и замечаю Журавлёва у кухонной столешницы. Он откупоривает пробку шампанского с глухим хлопком и достает из верхнего шкафа бокалы. Я могла бы помочь, но чувствую, что Саша и сам неплохо справляется.
— Я не голодна. Разве, если ты хочешь…
Мы долго катались наперегонки по полупустой трассе. Было ярко и азартно. Я часто выигрывала, но только потому, что мне позволяли это делать. Журавлёв, как коршун, носился за мной и не давал возможности другим автомобилям даже приблизиться. Это веселило. И льстило, конечно же.
— Для чего ты приехал? — интересуюсь, сев на мягкий диван и поставив ступни на светлую обшивку. — Сам сказал, что будешь ждать, пока я сделаю выбор. Не будешь настаивать и давить. И что по-другому тебе и не надо.
Несмотря на то, что в моих вопросах море претензий, я ни капли не злюсь. Саша появился вполне вовремя, когда со всей силы крыло. Он как личный анестетик, но только безвреднее. Наверное.
С Наилем сложно и нервно. Я бешусь, но не клеится. С Журавлёвым ровно наоборот — во много раз легче. Кажется, я начинаю понимать, откуда взялись переписки Наиля и Насти. Жена чужая и отталкивает. Настя — проще и понятнее, и дарит то самое недостающее внимание, ничего не требуя взамен. Потому что у неё, мать вашу, такие глубокие чувства впервые в жизни.
Я понимаю, да. Но не оправдываю. То, что мы делаем — это априори плохо.
Саша подходит к дивану и ставит на журнальный стол алкоголь и нехитрые закуски. Бокал на тонкой ножке я тут же подхватываю.
— Пока ты сделаешь выбор, можно двинуться умом, Поля.
Я забавляюсь, пригубляя вино:
— У тебя просто слабая психика.
— У меня терпение на нуле. Увидел отметку у Миры. Понял, где можно искать. Сорвался. Всё просто.
Ответ банальный донельзя, но вышибает из лёгких весь воздух. Я глотаю всё до единого слова. И мне вроде бы мало.
— Не думала, что ты настолько активный пользователь социальных сетей.
Журавлёв садится на пустующую половину дивана, а я упираюсь ступнями в его бедро, чтобы отодвинулся и занял кресло. Вместо этого он невозмутимо кладёт мои ноги перпендикулярно своим и накрывает ладонью щиколотки.
— С тобой приходится стать ебучим задротом. Я порой телефон расхерачить хочу, потому что пялюсь в него двадцать четыре на семь в ожидании хоть чего-то — звонка или предложения.
Сделав глоток шампанского, перекатываю на языке колючие пузырьки. Небольшая доза алкоголя делает свое дело — нагревает и расслабляет тело.
— Это очень мило.
По-доброму усмехаюсь. Понимаю, что мне не хочется ни подкалывать, ни язвить. Только купаться во внимании, которое сладкой патокой распространяется по организму. Сколько продлится этот эффект — не знаю. Как показывает практика, в этом мире нет ничего постоянного и стабильного.
— Почему ты не любишь детей? — задаю давно интересующий меня вопрос.
Сказать, что вижу удивление — не могу, но Саша явно выглядит озадаченным. То ли он не намерен отвечать, то ли не собирался озвучивать правду вообще никому.
— Проблем нет. Я в курсе, что у тебя есть девятилетняя дочь Марина.
— Я в курсе, что ты в курсе. Вопрос в другом.
Журавлёв постукивает пальцами по коже. То давит, то гладит.
— Не то чтобы не люблю — себе не хочу.
— Это из-за отца?
Находим зрительный контакт и неотрывно друг на друга смотрим. Тема действительно деликатная и, должно быть, не такая увлекательная, как хотелось бы Саше, но мне — да.
— Думаешь, боюсь, что воспитаю такого же урода, каким воспитал он меня?
Карие глаза сужаются, уголок губ дёргается. Мне почему-то не смешно.
— Нет. Вы абсолютно разные.
— Правда? Ты знаешь, чем я занимаюсь?
Потянувшись к пульту, наобум включаю первый попавшийся канал, чтобы было куда отвлечься, когда станет невыносимо.
— Примерно, — жму плечами. — Проверяешь и контролируешь госзакупки.
— Это в идеале. По факту — закрываю глаза, когда нужно. В этом мы как раз таки очень похожи.
Я опять пью, чувствуя, как по венам несется алкоголь и ударяет в голову. Добавки поблизости нет — бутылка шампанского осталась на кухне. Это, видимо, потому, что Журавлёв предпочёл бы, чтобы я была при трезвой памяти.
— Что делал твой отец? С тобой?
Я кручу бокал в руках. Красивый — с эффектом цветного зеркала. Сердце в этот момент гулко-гулко колотится.
— Прости, запамятовал — я на сеансе у психолога, или мы просто с тобой выпиваем?
— Просто выпиваем. Только мне интересно.
Не о супругах же нам разговаривать? Какой смысл?
Саша шумно выдыхает и проводит пятерней по отросшим волосам.
— Ломал. Пиздил по поводу и без. По черепу, почкам, копчику и солнечному сплетению. Так, чтобы не оставалось следов. Я сопротивлялся, но до поры до времени. В один прекрасный момент сильно проебался и остался должен отцу. У него был на меня компромат.
Журавлёв рассказывает спокойно и размеренно. Каждое слово выверено, а меня трясет. Не потому, что трушу, а потому что жаль.
— Теперь что? Отрабатываешь за тот проеб?
Язык развязывается. Я почти готова к честным ответам. Жаль, не от мужа. Там будет больно, а тут — в пределах допустимого.
— Теперь компромат есть и у меня на него.
— Воспользуйся.
Саша
