полотно играющей бликами фольги, но реальность оказалась страшнее. Наверное, мы расшатали яхту, когда открывали двери кают, и сместили центр равновесия; воздушная пробка, державшая нос яхты, гигантским пузырем ринулась пробивать себе путь к выходу, и "Пафос", отрыгивая ее, стал опускаться на грунт.
Ожидание сорвавшегося ножа гильотины было столь коротким, что я не успел оценить степень опасности. Вода мягко схлынула, и мы, обретя вес, упали на ступени. Но уже через секунду упругая волна обрушилась на нас тяжелой массой, закрутила в водовороте вместе с ковровой дорожкой, выломанной дверью с цифрой 1, растопырившей рукава одеждой и, ослепший от пузырей и мути, я крепко припечатался головой к перегородке. Ничего не видя, потеряв ориентацию, я крутился в затянувшемся сальто, еще храня надежду, что нам удастся второй раз пережить кораблекрушение.
Когда гул стих и движение воды прекратилось, я ощутил себя висящим вниз головой, над лакированными балясинами перил. Яхта, по всей видимости, лежала на грунте, опрокинутая на левый борт. Я дернул головой, чтобы осмотреться и найти Лору, но стукнулся лбом о плавающую рядом дверь. Оттолкнув ее от себя, я сразу попал в страшные объятия девушки. Она была без маски, а загубник с гофрированным шлангом коброй кружился у ее лица, извергая шлейф мелких пузырей. Лора металась как в агонии, ослепшая и обезумевшая от ужаса, и мне, прежде чем воткнуть ей в рот загубник, пришлось навалиться на нее, прижимая ее руки к туловищу.
Она стала дышать – жадно, захлебываясь, словно плачущему человеку поднесли к губам кружку с водой; я чувствовал, как подо мной бьется измученная грудная клетка и трепещет сердце; постепенно девушка успокоилась. Я отпустил ее руки, и она тотчас принялась шарить по сторонам и, нащупав мою голову, крепко прижала ее к своей груди.
Поймав спортивную сумку, которая висела над головой как морская мина, я взял Лору под мышки и отбуксировал ее к выходу. Ее челка, выбившаяся из-под резинового капюшона, полупрозрачной паранджой закрыла ей лицо, но девушка все равно ничего не видела, ослепленная болью в глазах и мутной водой. Пакет Стеллы, благодаря крюку, по-прежнему висел на огнетушителе. Я отцепил его и вложил в ладонь Лоры. Убедившись, что она держит его крепко, я оттолкнулся ногами о дверной косяк холла и вместе с девушкой взмыл вверх.
Мы всплыли на поверхность у самого борта глиссера. Я сорвал с себя маску, выплюнул загубник и подтолкнул Лору к лестнице. Девушка ухватилась за нижнюю перекладину и повисла на ней, покачиваясь вместе с судном. Глаза ее по-прежнему были закрыты, а зубами она все еще крепко сжимала загубник.
Я ласково шлепнул ее чуть ниже баллонов.
– Не засыпай, – сказал я. – И хватит прикидываться морским слоником. Отпусти этот шланг, он тебе не идет!
Лора открыла глаза. Загубник упал в воду и забурлил. Девушка не то вздохнула глубоко, не то простонала.
– А здорово мы искупались, правда? – спросил я, снимая с уха шерстяную нитку от ковровой дорожки.
– Я никогда еще не пила столько морской воды, – призналась Лора, поднимаясь по лестнице.
– А я никогда не получал столько ударов дверью по голове. В этом виде я побил рекорд Мизина.
Мы выползли на сухие, раскаленные солнцем доски палубы, упали на них, как два полуживых дельфина. Лора принялась стягивать с себя гидрокостюм.
– Ненавижу эту резиновую кожу, – бормотала она. – Ненавижу море. Хочу жить в горах или в пустыне.
Я подтянул к себе спортивную сумку, под которой образовалась большая лужа, и расстегнул молнию. Автомат я отложил в сторону, вынул альбом и стал аккуратно перелистывать набухшие слипшиеся страницы. Лора, вытирая голову полотенцем, опустилась рядом со мной на колени.
– Мизин собственной персоной, – сказала она, глядя на большой снимок нашего "студента" в солдатском кителе, фуражке, сдвинутой на затылок, и с улыбкой, обнажающей блестящие коронки. – Как его на самом деле? Шматько? Дезертир Шматько?
– Странно, что твой отец не заподозрил его в первую очередь, когда получил радиограмму, – сказал я.
– Мизин сбил его с толку своей железной выдержкой, – попыталась оправдать отца Лора. – Помнишь, отец объявил о проверке документов и личных вещей? Мизин виду не подал, а Виктор завелся. Вот и перевел на себя подозрение.
Мы смотрели на однотипные фотографии, которыми солдаты любят украшать свои альбомы: Мизин, то есть, Шматько, верхом на стволе орудия, на перекладине, с автоматом, с какой-то прыщавой девчонкой… Ничего интересного мы не находили.
– Что ж, – с нескрываемым разочарованием сказал я, когда Лора взялась за последнюю страницу, – с паршивой овцы хоть шерсти клок…
И, конечно, поторопился. К последней странице прилепились почтовый конверт и обожженная по краям фотография. Я осторожно разгладил снимок на палубе, промокнул тряпкой и внимательно рассмотрел. Молодая пара стояла в обнимку перед крутящимися дверьми дома. Над козырьком подъезда нависал ряд букв. В границах фотографии поместился фрагмент двух слов: "…TEL FLAMIN…"
– Отель "Фламинго", – догадался я.
– Узнаешь нашу мадам? – Лора провела ноготком по изображению девушки.
– Это фото, – произнес я, рассматривая обгоревшие края снимка, – по всей видимости принадлежало Дамире, которое она вкупе с другими пыталась сжечь в унитазе. Но ушлый Мизин успел его спасти… А этот импозантный мужчина, надо полагать, Марат Челеш, отец Виктора и Стеллы?
– Да, – подтвердила Лора. – Посмотри, как он похож на Виктора. Мы оказались правы: мадам была подругой Марата… А что в письме?
Вытащить намокший листок из конверта оказалось непростым делом. Конверт пришлось разорвать, предварительно рассмотрев его со всех сторон. На нем не было ни адреса, ни почтовых штемпелей, а только имя и номер подразделения: "Шматько Гене, 9 рота".
– Наверное, его передали в воинскую часть с оказией, – вслух подумал я, раскладывая письмо столь бережно, словно это была какая-нибудь допотопная инкунабула. Текст, к счастью, не пострадал. Он вместился на одной трети листа:
"Здорово, братан! Мы устроились. Работы – непочатый край! Страна непуганных лохов. Точи копыта и присоединяйся. Вернуть долги здесь тебе будет намного проще, чем на батькивщине. К тому же классный климат, шмары и много других развлечений, о которых в твоей вонючей казарме не стоит даже мечтать. Я говорил с братками насчет тебя – никто не возражает. Единственное условие: голым не приезжай, буснуть на халтон здесь тебе не удастся.
