в плен.
Ну а наступления Сигизмунда царь уже ждал. Он рассчитал — после победы под Улой и измены Курбского, знавшего все военные секреты, враг обязательно должен нанести удар. Причем в ближайшее время, пока информация перебежчика не устарела. Иван Васильевич заблаговременно вывел к границе полки казанского царя Симеона, Пронского и Серебряных. В Полоцке к нападению тоже были готовы, оно не стало внезапным. А горожане, всего полтора года находившиеся в составе России, вместе с воинами гарнизона вышли защищать крепость! Следовательно, оценили царскую власть, к королю и панам возвращаться не желали. Приступы отражались, а русские полки, расставленные царем вдоль границы, сразу же пришли в движение по единому плану, заходя литовцам в тыл. Узнав об этом, Радзивилл поспешил отступить. Государевы рати, преследуя его, еще и захватили крепость Озерище.
Под Черниговом войско Василия Прозоровского разбило Сапегу. В Ливонии литовцы одержали победу над Иваном Шуйским и Шереметевым, но когда вторглись на русскую территорию, их отбили от Красного. А воевода Бутурлин с конницей совершил рейд под Венден, Вольмар и Ранненбург, взяв 3 тыс. пленных. Сигизмунд жаждал ознаменовать кампанию хоть какими-нибудь успехами. Он дал Курбскому 15 тыс. солдат и послал на Великие Луки. На королевской службе князь особой доблести не проявил — как и на царской. В бои не вступал, городов не брал, зато разграбил и выжег вокруг Великих Лук все села, храмы, монастыри [491]. Но это был обычный набег. Перерезав безоружных крестьян и нагрузившись добычей, воинство Курбского удалилось обратно. Грандиозная операция Сигизмунда и Девлет Гирея, по сути, завершилась провалом.
Но в запасе у врагов России оставалась еще одна карта. Заговорщики в Москве. И в конце ноября в столице закипела очень активная возня. Съезжались бояре, хотя они обычно зимовали в своих вотчинах. Но стали вдруг собираться и церковники. Летописец отметил, что «на Москве тогда быша Афонасий митрополит всеа Русии, Пимин архиепископ Великаго Новгорода и Пьскова, Никандр архиепископ Ростовский и Ярославский и ины епископы и архимандриты и игумены, и царевы и великаго князя бояре и околничие и все приказные люди» [492]. Фактически собирались Боярская дума и Освященный Собор — но не весь, а его оппозиционная часть. И.Я. Фроянов, очень детально проанализировавший эти события, пришел к справедливому заключению — готовился переворот [493].
Действия заговорщиков были согласованы с зарубежными кругами. В одном из западных летописцев приводится свидетельство, что в это время «многие знатные люди собрали в Литве и Польше немалую партию и хотели с оружием идти против царя своего» [494]. Очевидно, речь шла об эмигрантах и перебежчиках, ожидавших сигнала, чтобы двинуться в Россию с отрядами. Какой намечался сценарий, мы можем судить только предположительно. Возможно, разные группировки оппозиции разрабатывали собственные планы. Вероятно, митрополит и «умеренная» часть духовенства и бояр, недовольных Иваном Васильевичем, замыслили созвать совместный церковно-государственный Собор и предъявить царю требование об отречении. Добиться его пострижения в монахи, передав престол малолетнему сыну при регентстве Владимира Старицкого и бояр.
Для радикальных крамольников более надежным было убийство, и не исключено, что такую попытку уже предприняли. Так, в источниках упоминается, что как раз после событий конца 1564 г. у царя наблюдалось выпадение волос на голове и бороде [495]. А это признак отравления ртутью — так же травили Анастасию. Известно и то, что Иван Васильевич после тех же событий стал принимать лекарства только из рук нового приближенного, Вяземского. Значит, получил основания для опасений. Да и вообще раньше о лекарствах не упоминалось, государь был здоров, они не требовались. Перебежчики Таубе и Крузе подтверждали — царь знал, что бояре «стремятся лишить его жизни, уничтожить его, подобно тому, что случилось с благочестивой, почившей в Бозе царицей» [496].
Да, Иван Васильевич догадывался о замыслах заговорщиков. Сам созыв в Москве оппозиционного собора по инициативе бояр и митрополита показывал: готовится нечто из ряда вон выходящее. После коллективного демарша, когда Афанасий сомкнулся с боярами, государь, очевидно, понял, что дело этим не ограничится. Высокопоставленных изменников больше не трогал, сделал вид, будто смирился. Но разрабатывал собственный план. И.Я. Фроянов показал, что он был уже тщательно продуман и пущен в ход [497]. Открытие самозваного собора и общее выступление против себя Иван Васильевич упредил. Он вдруг засобирался… на богомолье.
Хотя сборы были необычными. Уезжал весь царский двор. В обозы грузили всю казну, святыни, кресты и иконы, «златом и камением драгим украшенные» — то есть, наиболее почитаемые. С собой Иван Васильевич велел ехать некоторым боярам и дьякам «з женами и з детьми», «ближним дворянам». Маршрут не разглашался — на богомолье. Куда Господь укажет. 3 декабря царь отстоял службу в Успенском соборе. Здесь же присутствовал весь состав съехавшегося собора, и И.Я. Фроянов предполагает, что Ивану Васильевичу уже были высказаны требования сложить с себя власть. Но сразу после службы он сел в сани, и царский обоз покинул столицу. Причем «ведать Москву» вместо себя государь не поручил никому, как обычно делалось во время отъездов [497]. Заместителей не назначил. Власть бояр и митрополита не узаконил. Но и сам с себя полномочий не складывал.
Генрих Штаден, немец, побывавший на царской службе, писал, что «Великий князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу» [498]. Но это был не народный мятеж, а мятеж знати. Он еще не вылился в вооруженный бунт, обнако в столице уже возникло открытое противостояние. А развиваться дальше царь ему помешал своим отъездом. Ему никто не препятствовал — «ближние дворяне» составляли внушительный отряд. А многие бояре и их союзники из духовенства, похоже, восприняли отъезд Ивана Васильевича даже с облегчением! Столица оказалась в их руках! Как раз без него самозваный собор продолжал заседать в течение целого месяца! Обсуждать и осуждать государя заочно было проще и удобнее.
Но он уехал недалеко. В Коломенском остановился на две недели, переждав оттепель и распутицу, отпраздновав здесь день Николая Чудотворца. Потом окольной дорогой, не заезжая в Москву, отправился в свое село Тайнинское, где пробыл несколько дней. Прибыл в Троице-Сергиев монастырь, молился там на день памяти святого митрополита Петра. Возможно, путешествуя с остановками вокруг города, Иван Васильевич не терял надежды, что бояре и митрополит одумаются, покаются перед Помазанником Божьим. Этого не случилось. Они считали себя победителями. Ждали, когда царь обратится к ним для капитуляции.
Но была еще одна причина долгого пути и остановок. Одновременно с решением о «богомолье» Иван Васильевич отправил призыв к «дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал Государь были с ним, велел тем всем ехати с
