понимая, что их коснулась царственная рука.
— Слушай слово царевны, — произнесла из носилок Пери.
Воины ошеломленно застыли. Царевна так редко обращалась к простолюдинам, что для них это было равно гласу Небес.
— Я благодарю вас за отличную службу. Вы отпущены к своим женам и детям, и это мой приказ. Да пошлет вам Бог всяческой удачи!
Глаза мужчин смягчились, будто их благословил святой.
— Мы подчиняемся с благодарностью! — ответил начальник черкесов.
Без всяких возражений ее люди оставили носилки стражникам Халил-хана, робко взявшимся за них, не понимая, что им делать, — ведь они тоже слышали глубокий и прекрасный голос царевны.
— Бегом! — крикнул Халил-хан. — Живо! Живо!
— Нет! — завопил я, не думая о собственной жизни. — Вы не можете увезти царевну сефевийской крови!
Глаза Халил-хана сузились, губы презрительно искривились.
— Как ты смеешь угрожать мне, ты, мерин! Убирайся с дороги, пока цел!
Я выхватил свой кинжал и нацелился ему в грудь. Страх, вспыхнувший в его глазах, только придал мне сил. Вблизи его оливковая кожа выглядела серой от ужаса. Уже вплотную, чуя запах пажитника в его дыхании, я занес клинок и ощутил, как напряглись мои мышцы. Уверен, что взревел, предчувствуя, как входит клинок в его незащищенную плоть. Он взмахнул мечом, защищаясь; я отбил удар и сломал ему нос тычком основания ладони. Слезы хлынули из его глаз, рука с мечом обмякла. Но тут что-то твердое врезалось в мой затылок, и кинжал выпал из моих пальцев.
Все вокруг потемнело и затихло. Так было, должно быть, несколько минут. Когда я очнулся, начальник черкесов и несколько воинов стояли надо мной, обтирая мое лицо тряпкой и держа под моим носом склянку с розовой водой. Сильный запах привел меня в чувство.
— Хорошо сделано, — усмехнулся черкес. — Никто из нас не забудет этого страха во взгляде Халил-хана. Не так часто вельможу унижают у тебя на глазах. Он тебя убить хотел, но, когда увидел, что мы драться будем, не стал.
Я тронул место под тюрбаном, которое так болело, и увидел на своих пальцах кровь. Белые точки плясали перед глазами.
— Что случилось?
— Один из его стражников угостил тебя клинком плашмя. Думаю, в голове у тебя сейчас как в печке.
На площади не было никого, кроме нескольких зевак. Я пролежал дольше, чем казалось.
— Где все?
— Халил-хан приказал им идти к его дому. Они потащили носилки к Выгулу.
Черкес протянул мне мой кинжал, который я вложил в ножны.
— Да не заболят никогда твои руки, вождь.
Поднявшись, я заспешил к Али-Капу, в сторону дома Халил-хана.
— Ага, постойте! Вы уверены, что дойдете? — слышал я за собой, но не остановился.
Сердце колотилось так, словно при каждом шаге ударялось в стену. Теплая кровь ползла за ухо.
Когда я добежал до дома Халил-хана, некоторые из сторонников Пери все еще кружили там, требуя освободить «свет Сефевидов». Халил появился в дверях с окровавленной тряпкой у носа и прогнусавил требование разойтись, угрожая, что иначе пойдет на них с мечом. Затем он захлопнул тяжелые деревянные створки перед нашими лицами.
В отчаянии я подозвал уличного мальчишку и велел ему бежать во дворец — сказать Даке-султан о событиях вокруг ее дочери. Сунув ему мелкую монету, я посулил удвоить плату, когда он вернется с ответом.
Я бродил вокруг ограды большого дома и старался найти в ней проход: должен же тут быть ход для прислуги. Вскоре я заметил юную служанку, тащившую две холщовые кошелки с фруктами и остановившуюся перед неприметной дверью, скорее всего на кухню.
— Извините меня, добрая ханум, вы работаете у Халил-хана?
— Да.
— Знатную госпожу увели внутрь дома, и я дорого заплачу, чтоб ее увидеть. Небольшое состояние, клянусь.
Она пристально оглядела мое дорогое платье для верховой езды, решая, сколько запросить.
— И сколько?
Я показал ей крупную серебряную монету. Должно быть, она никогда не видела столько; уронив кошелки, она потянулась за монетой обеими руками. Я отвел их.
— Если вы хотите, чтоб я провела вас в дом, — ни за что. Мне голову отрежут.
— Тогда скажите ей, что я здесь, и принесите мне весточку от нее. Меня зовут Джавахир.
Она снова потянулась за монетой.
— Как только ты вернешься с новостями о госпоже, монета твоя.
Девушка убежала, а я перешел улицу и встал в переулке напротив, откуда я мог видеть дверь кухни и не быть замеченным. Холодало, голова трещала от боли. Я нашел в рукаве один из платков Пери и затолкал его под тюрбан, чтоб он впитывал кровь.
Ждал я долго, и наконец дверь отворилась, кухарка выскользнула наружу, озираясь в поисках меня и прикрывая лицо пичехом. Я вышел на улицу и тихо окликнул: «Сюда!..»
Она приблизилась и подняла пичех. Темные глаза были полны тревогой, как река, чей ил взбаламучен веслом.
— Известие не стоит обещанного серебра. Не хотелось бы мне снова это увидеть.
Я ощутил, как сердце сдавило настолько, что я едва мог вдохнуть.
— Увидеть что?
— Госпожу в ее постели. — Она отвернулась, словно стараясь отогнать видение.
Я схватил ее за запястье сильнее, чем надо было, и сказал:
— Говори.
Она выдернула руку:
— Другие слуги рассказали мне, что несколько воинов внесли во двор госпожу в крытых носилках. Когда Халил-хан велел ей выходить, она выругала его и отказалась. Он сунулся внутрь, очень непристойно ухватил ее за ноги и выволок наружу. Ее проклятья наполнили двор. Двое воинов схватили госпожу и насильно внесли в дом. Все это время она кричала, но, когда двери за ними захлопнулись, настала мертвая тишина. Никто не захотел пойти узнать, что там случилось. Через несколько минут стражники вышли. Халил-хан приказал никому не входить в комнату, и никто не посмел. Когда я вернулась с базара, дома было тихо, как в могиле. Когда хозяин отправился отдохнуть до ужина, я пробралась внутрь.
Тут она замолчала и оперлась о глинобитную стену.
— Она жива? — спросил я, и воздух замерзал у меня в глотке.
— Нет, — сказала служанка. — Глаза ее были открыты и смотрели в потолок. Шея окровавлена и ободрана, а веревка, которой они ее удушили, так и осталась намотана, будто на тюк с пожитками. Лоб ее сведен предсмертной мукой, зубы оскалены, будто она хотела укусить того, кто убивал.
— Не говори больше, — сказал я. — Не надо.
— Лучше бы ты не просил меня взглянуть. Теперь я буду помнить это до конца моих дней. Никакими деньгами такое не оплатить.
Руку она тем не менее протянула. Держась за стену, я выудил монету.
— Тебе выпала лучшая доля, — сказала она, собираясь уйти. — Да
