— Хорошо. Теперь японцы узнают о наших переговорах с американцами и, надеюсь, станут посговорчивей. Хотя переговоры с ними будут идти долго, возможно в течение года, а то и двух, пока мы не покончим с партизанщиной и красными на Дальнем Востоке и не удержим советские дивизии здесь, под Тайшетом или Нижнеудинском.
Вологодский замолчал, а Сычев с Серебренниковым облегченно вздохнули — японская помощь значила много, но более важна была ее позиция в поддержке атаманщины. И если Япония переориентирует свои интересы, то у новоявленного Сибирского правительства появится прекрасная возможность удержаться у власти и остановить продвижение большевизма…
— Сколько нам нужно заплатить Японии? — Вологодский вернулся от политических мыслей в конкретное денежное русло.
— За контракты на обговоренные поставки мы должны выплатить 30 миллионов иен, или почти 20 миллионов золотых рублей. Поставка пушек и гаубиц, двухсот пулеметов, снарядов и другого военного снаряжения, а также пуль, пороха, капсюлей и оборудования для трех мастерских, на которых будут снаряжать патроны из стреляных гильз, обойдется нам в 15–20 миллионов золотых рублей.
— Хорошо. Спасибо вам, Ефим Георгиевич. Идите, я вижу, вы торопитесь, — Вологодский протянул военному министру мягкую потную ладонь, незаметно вытерев ее об одеяло. А после ухода без сил откинулся на подушки и закрыл глаза. И надолго замолчал.
Серебренников долго ждал. Но когда он захотел встать и тихо выйти из комнаты, чтобы не разбудить спящего, как ему показалось, Петра Васильевича, то Вологодский неожиданно заговорил:
— Мы сделали очень большую ошибку, когда поддались уговорам Яковлева и Сычева, которые предложили снять полковника Арчегова с командования Сибирской армией. Я думаю, нам не надо вводить этот указ, а положить его в корзину. Я не стану его подписывать…
Серебренников облегченно вздохнул — ему не понравилась назойливая настойчивость двух силовых министров. Ведь они почти потребовали, чтобы правительство немедленно удовлетворило рапорт Арчегова и назначило командующим генерала Лохвицкого.
— Он один сможет уравновесить и бонапартистские притязания Сычева, и амбиции Яковлева, и быть противовесом Семенову, — Вологодский снова отпил лекарство. — А ведь еще есть Колчак и армия генерала Каппеля… А потому, Иван Иннокентьевич, рапорт Арчегова не удовлетворять, наоборот… Пусть он остается командующим Сибирской армией. Этот молодой человек уже доказал, что на него стоит опереться, он не честолюбив. И не Сычев, что приписывает себе чужие мысли и заслуги. А генерала Лохвицкого… Нужно провести в обход Сычева его назначение на должность командующего войсками Иркутского военного округа. Он лютый противник нашим казачьим генералам… А я не хочу омского повторения…
— И я не хочу, — после долгой паузы отозвался Серебренников. — Но меня беспокоит другое…
— И что вас тревожит, дражайший Иван Иннокентьевич?
— Арчегов! Вернее, тот, кто за него себя выдает! — резанул Серебренников и возбужденно потер ладони друг о друга.
— С чего вы взяли? — Вологодский чуть улыбнулся бледными губами.
— Он в академии Генерального штаба не обучался, тогда откуда у обычного кавалерийского офицера такие глубокие познания?! У него государственное мышление, но ведь и в университете он не учился?! Чем объяснить превосходное знание японского языка — с ними он не воевал по молодости, в Восточном институте не обучался, да и вообще, первый раз за Урал только в прошлом году попал!
— Не горячитесь, мой друг, — мягко остановил министра экономики Вологодский. — Наш полковник есть именно тот Арчегов, настоящий. Его знают многие — есть и штабные офицеры, и врач, к которому он обращался в прошлом году по поводу частичной амнезии от полученной контузии, есть и жена, и денщик, в конце концов. Это настоящий Арчегов, а не мистификация, поверьте мне как юристу, — Вологодский приподнялся на кровати, взял стакан и отпил лекарство. Затем снова откинулся на подушки, устало прикрыв глаза. Прошла минута, прежде чем он заговорил снова.
— Хотя, тут я согласен с вами, в этом деле слишком много странностей. Знание японского, английского и немецкого языков? Не вижу криминала, тем более сие знание полковник не скрывает уже несколько дней. Шпионы так себя не ведут. Да работай он на любую державу, я все равно буду одобрять его деятельность. Ибо все, что он совершает, идет на наше благо и во вред большевикам. Яковлев опасается, что он монархист? Хм… Сторонник конституционной монархии не может быть «чистым» роялистом по определению. Михайловец? Ну и что ж такого! Важно то, что Михаил Александрович, если он, конечно, жив и здоров, будет вынужден полностью считаться с мнением и народного собрания, и правительства. То есть нас с вами, Иван Иннокентьевич. А для нас преемственность такой власти более чем важна.
— А что будет далее, Петр Васильевич?
— Не знаю… Освобождение России от большевиков займет долгое время, а потому думать о сем не могу. Главное для нас — построить нормальную государственность, а уж народ сам позднее разберется, что к чему. Сибирская держава — вот наша цель. А здесь полковник Арчегов полностью с нами солидарен, он наш единомышленник и соратник. Без его бешеной энергии рухнет все. Мы должны ему всемерно помогать, хотя это нелегкое дело — в таком спором режиме очень тяжко для здоровья. Очень… Особенно полковнику. Я распорядился выделить ему дом, выплатить подъемные и квартирные. Еще жену с сыном велел Устругову перевезти. И с лечащим врачом час назад говорил. Мы должны о нем позаботиться, ибо кроме нас некому…
Бледное лицо Вологодского отсвечивало на подушке, капли пота покрывали лоб. Председатель правительства сильно устал за эти двое суток напряженной работы, когда времени не хватало на удовлетворение самых нужных телесных нужд — есть, пить, поспать хоть несколько часов. Все урывками, на ходу. Да и сам Иван Иннокентьевич за эти двое суток ни на минуту не зашел домой, только раз говорил с женой по телефону. Арчегов навязал всем министрам свой ритм работы — суровый, изнурительный и скорый. И нельзя было иначе — Серебренников хорошо понимал, что пожар надо тушить быстро, ибо он несет всем погибель…
Иннокеньтьевская
Ермаков испытал жгучее желание протереть глаза, ибо не мог поверить тому, что сейчас видел перед собой. Еще бы — увидеть в 1919 году пистолет-пулемет Судаева, который появится не раньше 1943 года, тут запросто можно охренеть. Этот автомат он узнал сразу — чеченские боевики в первый год войны использовали это неприхотливое и надежное оружие, которое захватили на военных складах.
Константин тут же повернул автомат, но на «щеке» было выбито совсем не то, что он ожидал — «Ижевскъ 1918 годъ. АА 0003». И все. Совершенно не понятно, странно, но интересно до жути…
— Кто его сконструировал? И сколько вы их сделали на заводе? — хриплым голосом спросил он у пожилого мастера, что с пятью сотнями других ижевцев, в основном стариков, женщин и детей, горевали сейчас в эвакуации, теснясь в семи каменных зданиях у железной дороги. Здесь два года назад размещалась третья школа прапорщиков, а в его далекое время здесь будет станция «Заводская». Если еще будет…
