Но если так нужно, поэт остается неустрашим, Один с Богом – простодушие оберегает его от опасностей, И ему не нужны ни оружие, ни хитрость, Покуда отсутствие Бога приходит ему на выручку461.
Несомненно, когда время для Гёльдерлина еле ползло, он размышлял о том, кем был прежде, кто он сейчас и во что скоро превратится. Вейль иногда писала о демонтаже «Я», о необходимости отлучиться из тварного мира – о том, что не следует присутствовать там, откуда удалился Бог. Может быть, к этому же стремился Гёльдерлин? Если да, то абсолютно в таком же положении оказался Жирар. В апреле 2014-го в гостях у Рене и Марты я разделила с ними приятные мгновения праздника. Жирар был в бодром настроении и участвовал в беседе. Такие моменты выпадали спорадически и все более редко, а потому становились все драгоценнее. Мэри, дочь Рене и Марты, только что вернулась из Франции и привезла подарок от родни – бутылку муската «Бом-де-Вениз»; это сладкое крепленое вино с незапамятных времен делают на известняковых холмах близ Авиньона. Плиний Старший хвалил сорт винограда «воклюзский мускат» – из него-то и делают золотистое вино, которое мы пили в тот день; Людовик Святой брал это вино с собой в крестовые походы. Первый из обосновавшихся в Авиньоне пап, Климент V, распорядился нарастить его производство для снабжения Папского дворца. В общем, это был самый подходящий напиток для сына Прованса. Вино чудесное – с мягким вкусом, но достаточно крепкое, чтобы развязать языки сотрапезникам. Жирар говорил о мадам де Сталь – писательнице, не прекращавшей работу ни во времена Французской революции, ни в период Наполеоновских войн.
Марта разлила это жидкое золото нам всем в три крохотные ликерные рюмки; так вот мы запоздало отпраздновали Пасху. Мать Рене, заметила Марта, любила угощать гостей именно этим вином: итак, оно соединило нас с Авиньоном давно минувших лет – с домом на л’Аррузер.
Каждый раз, приходя в гости, я сознавала, что этот раз может оказаться последним. Как-то я спросила Марту, как они оба поживают, а она ответила: «Я говорю ему, что теперь мы находимся в Terra Incognita».
Terra Incognita – место, где время и хронология обрываются. И я ненадолго переселилась в Terra Incognita вместе с ними – по крайней мере перебиралась туда, пока находилась у них в гостях, – а мои визиты, казалось, плавно переходили один в другой. За плечами у меня был долгий путь – от первой встречи летом 2007 года и до этого момента; это знакомство привело меня в Национальную библиотеку Франции и на берега Роны, в здания из песчаника в Стэнфорде и Папский дворец. Древние стены Дворца вновь всплыли в одном из наших разговоров последних лет, когда старость уже пожирала Жирара, как огонь пожирает спичку.
«Когда-нибудь мы пойдем туда вместе». Он произнес эти слова не вопросительным тоном, а твердо, словно приказ, пристально глядя мне в глаза. Да что там – таким тоном, будто от Дворца нас отделяет пара кварталов, а не вся ширь континента и целый океан, и он обрадовался, когда я кротко согласилась. И в определенном смысле его слова сбылись, когда я наконец-то поехала туда зимой, под дождем – в сезон, когда дует мистраль. В этом путешествии я на каждом шагу ощущала присутствие Жирара: в городе, который выстоял на протяжении столетий, где Папский дворец стоит в кольце укреплений, словно защищенная со всех сторон шахматная фигура. Я ощущала присутствие Жирара, даже когда, покидая Авиньон, катила на серебристом «ситроене» вдоль крепостных валов по современной автостраде, обнимающей город.
Постскриптум Протянем друг другу руки Никакая философская мысль не сможет руководить переходом к любви.
Рене Жирар Рене Жирар не пацифист. Вот какой отзыв я получила от первого читателя этой книги – моего друга Пола Каринджеллы, долго проработавшего в Стэнфорде приглашенным научным сотрудником. Каринджелла наскоро черкнул записку с поправками к раннему, черновому варианту моей рукописи: подумал, что она может натолкнуть читателей на ошибочный вывод, что Жирар – пацифист.
