Неделю спустя мы въезжаем в Мекнес и видим дворец и все вокруг в привычном беспорядке; более того, мы умудряемся заблудиться по дороге в императорские покои, поскольку несколько зданий и дворов разрушили и заново возвели на другом месте, чтобы освободить пространство для новых казарм. Известив о своем приезде, мы получаем сообщение, что султан примет нас позже, сейчас он муштрует войска. Бен Хаду поднимает бровь.
— Что ж, Нус-Нус, похоже, у нас есть пара часов отсрочки до отчета.
Он смотрит мне в глаза.
— Ты был превосходным заместителем в нашем посольстве — я непременно расскажу об этом императору.
Он не сводит с меня глаз, и мне становится не по себе.
— Не сомневайся, я не скажу ничего, что могло бы представить нашу поездку в дурном свете.
Он улыбается, хлопает меня по спине и быстро уходит. И я наконец могу идти в гарем, под предлогом встречи с Зиданой, чтобы отдать ей флакон драгоценного эликсира, заказанного в Англии. Кажется, один гарем ни капли не изменился, словно и дня не прошло с тех пор, как я последний раз здесь был, и меня внезапно охватывает страх, что, завернув за угол, я увижу Элис во дворе ее покоев, а у ног ее будет играть Момо. Но несмотря на то что я осматриваю все постройки и сады на своем пути, Элис нигде не видно, и во мне понемногу рождается холодная тревога.
Зидану, однако, я нахожу без труда. Она осматривает меня с головы до ног.
— Лондон пошел тебе на пользу, Нус-Нус. Не помню, чтобы ты когда-нибудь выглядел лучше.
Я не могу ответить императрице тем же. Семь прошедших месяцев не были к ней добры: под глазами у нее тени, белки пожелтели и подернулись кровью, двигается она медленнее, чем прежде, и посох, увенчанный черепом, кажется скорее необходимостью, чем украшением. Она берет флакон Primum Ens Melissae и с подозрением его нюхает.
— Чувствую только лимонный бальзам и алкоголь, — обвиняюще говорит она.
— Алхимик, улучшивший рецепт, весьма уверенно утверждает, что он действует.
Я повторяю ей все, что рассказывали мне о снадобье Натаниэль и Элиас.
— Макарим!
Служанка проскальзывает в комнату через мгновение, с любопытством поглядывая на меня и свою хозяйку.
— Глотни-ка этого, — приказывает Зидана, протягивая девушке флакон.
Макарим бледнеет. Еще бы, она-то знает, какие лекарства обычно раздает Зидана. Когда она наливает себе золотистой жидкости, рука у нее трясется — но, пусть и помешкав, Макарим залпом выпивает зелье, видимо, здраво рассудив, что лучше отравиться, чем ждать, когда тебе проломят череп посохом. Зидана наблюдает, как служанка пьет. Ее черные глаза делаются щелочками в обильной плоти. Разумеется, ничего не происходит — не так сразу, не внешне.
— Ты что, держал меня за дуру, думал, что я приму какое-то шарлатанское зелье, которое ты купил по случаю? Голову бы с тебя за это снять, евнух! Может быть, и сниму. А теперь верни мне золото и драгоценности, которые я тебе доверила, чтобы заплатить за эликсир, и я оставлю тебя в живых. Хотя бы до завтра.
Ох. Неловко замявшись, я обещаю, что принесу все на следующий день, хотя золото давно потрачено.
— Сейчас же! — верещит Зидана.
— Боюсь, наши пожитки еще не сняли с мулов, — отваживаюсь я, отчаянно пытаясь выиграть время.
Она бьет меня посохом, но, по счастью, ударить по-настоящему у нее нет сил.
— Ты что, считаешь меня такой же безмозглой, как ты сам? Кто оставит золото и драгоценности в мешках, притороченных к седлу мула? Иди и принеси их сейчас же. Макарим пойдет с тобой. Если не вернешься к полудню, пошлю за тобой стражу.
Макарим и я выходим через железные ворота и идем по дворцовым коридорам; оба мы подавлены. Я какое-то время гадаю, не одолжит ли мне бен Хаду денег, чтобы расплатиться с Зиданой; потом прихожу к выводу, что не одолжит. А кто тогда? В голове у меня ни единой мысли. Потом Макарим нарушает молчание, спрашивая с испуганным лицом:
— Что это было за зелье? Я умру?
— Думаю, да, — мрачно говорю я.
Она останавливается и смотрит на меня круглыми глазами.
— Это был яд?
Я едва не смеюсь при виде того, в каком она ужасе. Пусть так и думает, решаю я, вспоминая ее злобный заговор, боль, которую она причинила Элис. И ничего не говорю.
Макарим обхватывает себя руками и дрожит.
— В последние месяцы кругом было столько смертей. — Лицо ее искажается, на глазах слезы. — Я не хочу умирать…
— Столько смертей? — Сердце мое сжимает ледяная рука. — Ты о чем?
— Кровавый понос. Столько народу умерло.
— Элис?
Голос у меня такой хриплый, что я едва могу выговорить ее имя.
Макарим смотрит на меня, сощурившись, потом кивает:
— Да, она была одной из первых.
Меня бросает в жар, потом в холод и начинает трясти как в лихорадке. Кровь так громко стучит у меня в ушах, что я не слышу, что еще говорит Макарим, но прислоняюсь к стене и съезжаю по ней, пока не оказываюсь на земле.
Макарим смотрит на меня с любопытством.
— Тебе нехорошо, Нус-Нус?
На ее губах играет улыбочка: пусть смерть, возможно, и распростерла над нею крылья, Макарим нравится происходящее.
Слов у меня нет, я смотрю на нее, ничего не понимая, застыв на месте, хотя день жаркий. Кажется, говорить больше нечего; и делать нечего. Зидана велит отрубить мне голову, и это не имеет значения. Я исполнил свою роль. Увез Момо туда, где у него будет новая жизнь, подальше от губительных обычаев здешних мест. Я склоняю голову.
Казалось бы, ничто не может вторгнуться в охватившую меня безнадежность, но я невольно замечаю цепочку муравьев, вьющуюся по коридору. Они бегут из трещины между узорными изразцами зеллидж в далекий дворик, и каждый несет зернышко риса или хлебную крошку. Я смотрю, как они шагают мимо, крохотные существа, живущие своей маленькой жизнью, несмотря на то что огромные строения, рожденные мечтой безумного султана, делают их совсем ничтожными. Я гляжу на них, словно в забытьи, из которого меня резко выдергивают.
— Нус-Нус! Ты должен идти со мной!
Абид, мальчик-невольник, прислуживающий султану.
— Я тебя везде ищу, — задыхаясь, говорит он.
— Никуда он не пойдет, — заявляет Макарим, бросая на мальчика гневный взгляд. — Ему дала поручение императрица.
Абид сердито смотрит на нее.
— Мулай Исмаил требует, чтобы он немедленно явился в зал собраний.
Так тому и быть: даже Зидана не смеет перечить императору. Когда я поднимаюсь на ноги, Макарим тянет меня за рукав:
— Там был яд? Скажи мне правду.
Я таращусь на нее, не понимая, о чем речь. Потом качаю головой:
