Не вдаваясь во второстепенные детали этого грандиозного предприятия, лишь отметим, что Бегичев доставил своих подопечных к сентябрю в Гольчиху на нижнем Енисее без каких-либо потерь. На этом поиски Русанова прекратились, если не считать посещения «Эклипсом» острова Уединения, поскольку он также значился в тексте телеграммы, оставленной Русановым в Маточкином Шаре. Результат был тот же, что и на Новой Земле, Шпицбергене и таймырском побережье…
Удивительно, как участники поисков проигнорировали пророческий прогноз, высказанный по свежим следам P. Л. Самойловичем: «Может быть также, что они успели обогнуть мыс Желания и, не достигнув устьев Оби или Енисея, принуждены были остаться на зимовку» (1913, с. 38). Как в воду глядел! Практически тоже самое утверждал участник седовской экспедиции Н. В. Пинегин, с которым Русанов встречался перед отправлением на Шпицберген: «Из записки, оставленной в Маточкином Шаре, можно заключить, что целью этого похода было стремление доказать возможность прохода на судне к устьям сибирских рек мимо оконечности Новой Земли» (1935, с. 42). А поисковики вместо сосредоточенного поиска именно в устьях сибирских рек вели его на огромном пространстве от Шпицбергена до мыса Челюскин с одинаковым нулевым результатом.
В том, что к мнению начинающих полярников, не отягощенных заслугами P. Л. Самойловича и Н. В. Пинегина, не прислушались, ничего удивительного нет. Однако каким образом организаторы поисков не приняли во внимание ближайшие планы исследователя, причем известные, представляется теперь в ретроспективе событий просто удивительным. В экспедицию 1910 года Русанов уже планировал будущие операции к устьям сибирских рек: «Если работы экспедиции дадут положительные результаты, то уже в 1911 году можно будет сделать первый пробный рейс из Архангельска в Енисей по новому Ледовито-Океанскому пути» (1945, с. 67). Однако, как мы уже знаем, полевой сезон 1911 года был целиком использован для работ на Южном острове Новой Земли. Тем самым выполнение планов, намеченных накануне экспедиции 1910 года, автоматически переносилось на 1912 год. На уровне того времени было трудно согласиться, что такой вариант является реальным, хотя будущее показало, что это так. Один из участников событий 1915 года морской врач JI. М. Старокадомский позднее писал, вспоминая горькую участь русановцев, что «может быть, замеченное с “Таймыра” вертикально поставленное бревно на мысе Штеллинга также было знаком, поставленным этими мужественными людьми» (1959, с. 276). Совершенно не исключено…
Следует отметить, что маршруты спасателей буквально со всех сторон окружают часть побережья, где впоследствии были обнаружены следы экипажа злосчастного «Геркулеса»: «Таймыр», «Вайгач» и «Эклипс» с севера, Бегичева с востока, а спустя шесть лет еще и с юга, образуя треугольник погрешностей со сторонами в первые десятки километров — и никто не сделал попытки проникнуть внутрь него… Больше всего этой возможности было у Свердрупа, тем более что он располагал собачьими упряжками, которые использовал для похода к «Таймыру» в мае 1915 года. Для похода на запад на вдвое меньшее расстояние ему понадобилось бы всего несколько дней, но этого не произошло. Разумеется, едва ли он застал кого-нибудь из участников последней русановской экспедиции в живых, это можно утверждать достаточно уверенно…
Именно такой финал последней экспедиции Русанова запечатлел в своих воспоминаниях известный художник В. В. Переплетчиков (тот, что образовывал Илью Вьитку во время его «зимовки» в Москве), даже если его трактовка в какой-то части является спорной: «Один мой знакомый переживал когда-то тяжелую душевную драму. Не зная, куда девать себя, он отправился на Новую Землю, не без мысли, что там, в опасностях полярной экспедиции, он, может быть, найдет естественный конец своей тяжелой жизни. Но случилось обратное: он увлекся полярными странами, совершенно переродился душевно, совершил туда ряд экспедиций… Теперь он, быть может, погиб, от него давно нет известий. И если он погиб, то погиб он бодрый, любя жизнь, любя эти волшебные страны… Торжествует другое: человеческая энергия, предприимчивость, любовь к знанию, которые не боятся смерти» (1918, с. 17). Эти строки напоминали реквием первопроходцу и тем, кто остался с ним, хотя и в мажорных тонах, заставляющие вспомнить знаменитые теннисоновский девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться», которые исповедовало не одно поколение наших полярников.
Вспоминая все события, связанные с попытками разгадать загадку исчезновения одного из самых успешных и результативных российских исследователей Арктики, невольно приходишь к выводу, что неудачи поисковых экспедиций 1913–1915 годов были обусловлены целым рядом причин. Первая — сложность таймырского побережья с массой островов и укромных бухт, похожих друг на друга словно близнецы. Вторая — смена первоначального задания Свердрупу в связи с необходимостью эвакуации части людей из экипажей «Вайгача» и «Таймыра». Третья — распыление поисковых усилий на гигантском пространстве от Шпицбергена до Таймыра вместо сосредоточения усилий на определенном направлении. Успешная эвакуация части экипажей «Таймыра» и «Вайгача» приводит к мысли, что поиски экипажа «Геркулеса» были бы более результативными, если бы проводились с суши человеком, хорошо знавшим местные условия, каким был именно Бегичев, которому высокое руководство в Петербурге целиком доверяло и не вмешивалось в его действия в отличие от организации русановских поисков.
Судьба Русанова могла проясниться уже в 1921 году, когда Бегичеву поручили поиск участников экспедиции Амундсена, Тессема и Кнудсена, отправившихся с зимующего судна на Диксон и пропавших без вести. Обследуя участок таймырского побережья южнее полуострова Михайлова 10 августа Бегичев обнаружил в куту одноименной бухты остатки большого кострища: «Я увидел сожженные дрова и подошел к ним. Здесь лежат обгоревшие кости человека и много пуговиц и пряжек, гвозди и еще кой-чего есть: патрон дробовой, бумажный и несколько патронов от винтовки. Я их собрал и принес в чум… Я разобрался с вещами, которые нашел. Патроны оказались норвежские военного образца 1915 года. Тогда я узнал, что погиб какой-то из спутников Амундсена» (Болотников, 1976, с. 166). Как будто все однозначно…
И только в 1973 году Никита Яковлевич Болотников, биограф Бегичева, обратил внимание на странные совпадения в характере находок 1934 и 1921 годов… Бегичев в своем дневнике описал свои находки (из которых самая важная — человеческие останки) достаточно скупо. Однако существует опись доставленного С. А. Рыбиным из Комитета Северного морского пути в Новониколаевск (теперешний Новосибирск). В ней отчетливо прослеживается «французский след» в виде 25-сантимовой монеты и пуговиц с французскими клеймами — это во-первых. Да и сами по себе находки удивляют своим назначением. Зачем норвежцам понадобился полевой барометр-анероид, применяемый обычно в геологических маршрутах? Зачем в условиях практически «ночного» маршрута (октябрь-ноябрь) им были нужны солнцезащитные очки-консервы, откуда взялась у дальнозорких моряков оправа пенсне? (Известно, что пенсне носил механик Семенов с «Геркулеса».) Зачем в сухопутном маршруте был нужен багор? — и так далее. Остановимся все же на главном — человеческих останках и датировке обнаруженных патронов.
По поводу первого сомнения возникли уже при приемке материалов поисковой экспедиции, что отражено в заключении Рыбина, детально опросившего участников поиска: «Факт нахождения костей так серьезен, что при расспросах об этом обстоятельстве я приложил особое старание, чтобы понять, на основании каких признаков нашедшие убедились в том, что кости эти принадлежат человеку; и в результате же у меня самого такого убеждения не получилось… Размеры отдельных костей не превышали… длины десяти сантиметров, и только одна тонкая плоская кость, которую нашедшие признали за кость от черепа человека, и, как мне показалось, на этой именно кости построена уверенность их в том, что здесь сожжен труп человека» (Болотников, 1976, с, 183). Надо сказать, что ссылки на находки человеческих костей представляются всем поисковикам, особенно любителям, решающим доводом и поэтому встречаются очень часто, но, как это уже показано выше, путаница в их происхождении (от животных или человека) также рядовое явление.
